Сказал Рандвер:
— Нам лишь темноты дождаться. В темноте обманем.
Ответила Сванхильд:
— Что с нами будет, если не скроемся? Рандвер! Убьют нас, я знаю.
Тогда снова развернул коня сын кёнинга, снова выпустил несколько стрел. Но дрожали от усталости руки. И меткие стрелы соскользнули с железных кольчуг.
Всё чаще спотыкался конь у Рандвера, всё медленней бежал.
Догнал Сванхильд, ещё сказал, с надеждой озираясь на небо:
— Нам темноты б дождаться... А этой своре достанется лишь лошадиный помёт...
— Они убьют нас, Рандвер. Я знаю, — подавленно склоняла голову Сванхильд. — Видишь, из-под снега засохшие цветы торчат? Нам знак, что не судьба! Догонят Норн злые псы... Рандвер, что с конём твоим?..
Пал конь Рандвера. Сказал сын кёнинга:
— Беги, Сванхильд! И лук тебе, и стрел немного. К Бошу беги. Я задержу. Во тьме следы запутай...
«Что зарок? Слова Ульфилы? Что доброта? Что Бог?.. Если не судьба! Когда из снега сникшие цветы торчат! Норн злые псы всё ближе».
— Беги, Сванхильд! Да про меня помни...
Но сошла с коня дева фиордов, ответила:
— Что я без тебя? Мой Рандвер. Они убьют нас. Пусть убьют!.. Но страшно. Ох, как страшно, Рандвер. Не пощадят... И пусть не пощадят! Но страшно!.. Не держат ноги.
Злился Рандвер:
— Беги, Сванхильд! Мне будет легче.
— Поздно! Да и что я без тебя?.. Как хочется жить!
Обнял любимую Рандвер:
— Хочется, ты верно говоришь. Но жить мы вместе в Вальгалле будем. Здесь не суждено! Как всё же Файнцлейвгард далёк, как уже близок Германарих...
Заглядывала ему в глаза Сванхильд:
— Милый Рандвер, я не жалею. Как были мы близки!.. Только очень страшно. С нами — все! И больше ничего не будет. Ничего! А мы так молоды... Скорей бы уж! Не держат ноги.
И спереди, и сзади, со всех сторон подъехали, окружили их малые кёнинги из свиты. Первым Германарих был на чёрном коне, последним был Бикки на коне сером.
Рандвер, крепко прижимая к груди Сванхильд, поддерживая её, поднял меч, сказал:
— И всё же отпусти нас, отец! Или пощади её, а меня убей. Я отброшу меч, не стану защищаться. Лишь пощади, прошу, Сванхильд!..
Ответил кёнинг:
— Я мог бы пощадить тебя за доблесть. Ту, что раньше я не замечал. Стольких побратимов моих убил! Но ты ж не согласишься оставить нам Сванхильд...
Не стал слушать, перебил его Рандвер-сын:
— Да, ты изверг! Ты не человек!.. И ты настолько низок, что мне не трудно над тобой смеяться теперь. В глаза, в лицо!.. И над тобой смеётся твой же Бикки. Вон он прячется за спины твоих цепных псов. Шакал, подобный Ихнилату. Он тоже плохо кончит.
Побелел свежий шрам на лице у кёнинга, когда заговорил он; обнажились десны, открылась прореха в зубах:
— Рандвера повесить. Без мешка! А деву, изменившую супругу, разорвите на куски.
Хлёсткими плетьми пытались выбить меч у Рандвера, тупыми концами копий били в голову ему и в грудь, в ключицу метили. Спешились с коней, достали сети.
Но, славный Рандвер! Многих он убил и многих ранил. Он побратимам преподнёс урок, он кёнинга заставил изумиться, заставил Бикки пожалеть о сказанном. Им страшен Рандвер был.
Смеялась Сванхильд. Лук подняла дева фиордов, стрелу нацелила на Бикки. Испуганный советник закрыл лицо руками, пригнулся к холке коня. А дева смеялась, но не имела силы, чтобы согнуть лук. И стрела соскользнула у неё с руки и косо воткнулась в снег.
Наконец опутали сетями Рандвера, меч из руки вырвали. Схватили Сванхильд и к хвостам четырёх лошадей за руки, за ноги привязали.
— Рандвер! Я больше не боюсь! Во мне поднялись силы. Рандвер, они меня страшатся...
Опутанный сетями, скрученный ремнями Рандвер лежал ничком в снегу. И кёнинги сидели на нём, не давая шевельнуться.
— Лучше бы я сам убил тебя, Сванхильд!
Рванулись кони на четыре стороны. Звонкий смех Сванхильд сорвался в крик и замер.
Всё сыпал снег. Быстро темнело. Стало очень тихо.
«Ты, белый снег. Ты полотно, утыканное сникшими цветами. Истоптано, измято полотно. И обрамлением тебе не люди — волчья стая. Стая Норн псов. Новые цветы цветут на полотне горячими живыми лепестками. Подобны макам пятна крови на истоптанном снегу, подобны стеблям кольца четырёх отпущенных верёвок...»
«Сванхильд! Сванхильд!»
— Сына пощадить? — спросили готы.
— Я сказал — повесить! На восток лицом. В живых его теперь оставить — слишком жестоко.
Согласились готы со словами кёнинга. На берегу Данпа, в стороне от лесов, отыскали одинокое дерево с облетевшей листвой. То был кряжистый вяз, враг топора. И веление Германариха исполнили. За всё время от Рандвера ни слова не услышали, и ни разу не пытался он освободиться от пут, ни разу не взглянул в глаза кёнингам...