Вот увидели: сошлись Бож с Германарихом, побратимы из свиты с нарочитыми мужами столкнулись. Вскинулись на дыбы злые кони их, разили копытами, грызлись, сшибались крепкими лбами, ржали тонко. Крошились молодые белые зубы. Сражённые всадники один за одним выпадали из седел. Обезумевшие лошади, потеряв хозяина, сами пробивались на волю — в поле чистое. Минуют ли они волчьи клыки?
Сказал в Капове Вещий:
— Круче надвинулись берега! Слышу, как вершины их обрушились землёй. Вскипело, забурлило течение. Гром с небес! Голубые молнии избивают землю. И склонился, трепещет лес...
Громче, звонче, жёстче! Кричали, метили остриями в глаза, полные ненависти. В злобном беспамятстве готовы были собрату изрезать жилы, сухожилия пробить. Ворон застлал им глаза чёрными крыльями, лесные дятлы застучали слух, вольный кречет, пролетая, выклевал из темени разум и припрятал его в высоком гнезде.
И склонялись, и трепетали, и падали срубленные деревья меча, клёны битвы. Леса копий уже не поднимались выше головы, завязли. Были унизаны древка обескровленной плотью. И от края до края, и от низу до верху гуляли по гремучей долине призрачные девы Норн. И Женщина в одеяниях белых среди них была. От всех отлична бледным лицом и белёсыми глазами, она озиралась, лакомилась сладким, насыщалась тёплым. Нечеловечески красива, поразительно стройна, рот свой раскроет, а зубы-то и волчьи у неё. Клацает, чавкает. Утроба урчит: «Пир! Пир!..»
В этот день, сойдясь в поединке, славу долгую стяжали себе кёнинг и рикс. Как два тура, друг к другу кинулись, от ударов копейных загородились щитами. От ударов этих едва удержались в сёдлах. Копья в щитах так встряли, что противники были вынуждены бросить их: и щиты, и копья. И тогда подумал каждый из единоборцев: «Теперь легко с врагом справлюсь! Теперь мечом рассеку его кольчугу!». И выхватили длинные мечи, грудь в грудь столкнулись, будто испытывали, крепкие ли у них кости. Стальные клинки лязгнули у них над головой, заскрежетали зазубринами.
Тем временем Нечволод-князь сразился с Витимером. Наседал, теснил Нечволода исполин-кёнинг, кричал ему в лицо:
— Слаб! Слаб!
И конь Глумова-рикса приседал, пятился и уворачивался от зубов коня готского.
А Нечволод искусен, смеётся в ответ крикам кёнинга. Не бьётся — хитрую сеть плетёт; быстрым селезнем вьётся, сам достаёт Витимерову кольчугу. Тяжёлый меч кёнинга мимо скользит, конь его о трупы спотыкается, часто на дыбы встаёт и на противника обрушивается.
Сащека весел. Стихию славит Мохонский князь, гонит вспять Винитария, сына Валараванса. Злятся, вступаются за своего кёнинга припонтийские готы.
— Вайан!.. — кричат. — Вайан!..
И на всадников нарочитых набрасываются, на пики их острые, на червлёные щиты. Звенят мечи, на куски крошатся. Щиты гудят протяжно. Копыта стучат. Стучат, стучат! Рвётся звон, рвётся крик!
— Круче берега! Гром с небес! Молнии избивают землю!
— Слава воинству и мечу! — рекут деревянные губы.
— Избави нас, Перуне! Смилостивись, Отец!
— Вайан! Вайан!.. — кричат припонтийские готы и мечи обагряют кровью, и кольчуги их пропускают кровь, и плющатся тяжёлые булавы.
Пешее ополчение смердов вокруг сечи кружит. Чернь с цепами идёт! Видимо-невидимо! Чернь нацелила рогатину готу в спину. Чужих лошадей из битвы за хвосты тянет. Чернь кольчуги крючьями рвёт, дубьём околачивает, сминает шлемы. От того всюду слышится перестук.
— Слава Водану! Фрамеи выше!
Вновь поднимались стрелы густым роем. Свистели, пели оперения. Гладкое древко, остриё калено! Кому-то в горло нацеленное, попало! Ох, попало!.. Кровь ручьём сбегает на грудь, тело с коня к земле клонится, глаза не видят неба голубого. Мечи закрыли его, сомкнулись над головой. Щиты, щиты гудят протяжно и под ударами лопаются.
Германарих на чёрном коне. Бож на коне высоком, белом. Малые кёнинги с нарочитыми бьются. Друг на друга зубами скрежещут, друг друга бранью щедро поливают. Забыли про страх, забыли цену жизни: и своей, и чужой. Все помнили цену доблести и кругового братства.
Ёрмунганд устал, но к новому прыжку готовится. Шипит на всю долину: «Ещё!.. Ещё!..»
Береги коня! Защити его хоть телом своим, если железом не умеешь. Конь теперь всё — и друг, и брат, и жизнь!
Риксов меч отбивая, крикнул Германарих:
— Покорись, Бош! Твои дружины в своё войско возьму.
Отвечал, нападая, Веселинов-князь:
— Сдайся, гот! Войско своё для лета сбереги. Остатки его отпущу в Гетику. Лето жаркое будет на Данпе!