Леда-рикс с пленными по-алански заговорил и увидел, что понимают они аланскую речи. Тогда дознался Леда сам и другим риксам рассказал, что люди эти из войска Амангула, князя гуннского, и что сам Амангул бежал с основным войском. А здесь, у костров и опрокинутых котлов, и трети от всего числа не будет.
Обступили кольчужники пленённых гуннов, удивлялись:
— Глаза-то, глаза! Веки запали. Бороды не растут.
— Рубахи нетканые. Все в шкурах! Гунна, похоже, овца одевает.
— Не овца — разбой!
— Головы бриты...
— Подбородки бабьи. Диво!..
С одного из гуннов сорвали шапку, рассмотрели её. Непомерно большая была шапка, рыжеватого корсачьего меха, длинного ворса. Изнутри мех слежавшийся, местами вытертый и даже скользкий от выпота.
— А в мешках что? — приметил кто-то мешки возле костров.
Развязали мешки, содержимое вытряхнули под ноги.
— Злато-серебро! Богато.
И подняли кольчужники со снега кубки с каменьями, и витые запястья, и связки колец, чеканные серьги, налобники, шёлк.
— Будто на торг собрались! А ты говоришь «овца одевает».
— Богато?
— Да. И от крови не отмыто. Серьги-то пощупай. Не тёплые ли ещё? Не с наших ли дев сорваны? На височном кольце волосы налипли. Смотри, светлые. А обруч клинком оцарапан.
— Может, аланский?
— Может, и аланский! Так что из того? Гунн не скажет тебе.
И подобрали чадь-кольчужники немало оружия, чему рады были, и словили с десяток низких мохноногих лошадей с короткими жёсткими гривами. А пленных гуннов в отместку за деяния их изрубили кольчужники мечами и топорами. И вместе с телами прежних, побитых здесь, сунули в ближней речке под лёд.
Два дня по следу кочевника шли. Не могли догнать, даже в спину последнему гуннскому всаднику посмотреть не могли; только и оставалось, что лицезреть остывшие «яблоки» конского навоза на снегу... На третий день решили оставить погоню: петлял след, уходил из стороны в сторону, раздваивался и сходился вновь, но в степи всё дальше уводил. Не принимал гунн открытого боя. Злились риксы, злились нарочитые. Кони, лишённые привычного корма, были голодны, шли вяло.
Поразмыслив, сказал Нечволод-десятник:
— Не из страха избегает встречи с нами Аман гул. Это хитрость, на которую мы поддались. Завлечёт нас в привычный себе простор, измотает, а потом обложит конницами со всех сторон. Числом-то превосходит он. Кони наши, смотрите, устали, давно спотыкаются. А гуннские лошадки — вон они! Весело идут. Там из-под снега пучок выхватят, здесь копытом прошлогоднюю травинку выбьют.
Согласились с этими словами кольчужники:
— Угорь от берега не далеко ползёт. Время возвращаться.
И тогда повернули вспять.
Не прекращался в степи ветер, с утра до вечера мел белёсую позёмку по тонкой корочке наста. А кое-где оголил ветер землю. Поэтому рябила снежная степь тёмными проплешинами, над которыми возвышались примятые жёлтые пучки ковыля. И не было поблизости ни одного привычного дерева. Лишь серое небо низко несло терзаемую ветром завесу облаков.
Однако поздно собралось возвращаться антское воинство.
Кольчужники Леды, что шли замыкающими, первыми приметили у мглистого окоёма две чёрные точки — точки разрастающиеся, похожие на низкие тучки. Вскоре в их очертаниях наметились грозные конницы. И путь этих конниц пролегал широким охватом Веселиновых дружин.
Помрачнел Леда Ведль. И помрачнели его рослые воины-летты.
Домыслав сказал полуденным риксам:
— Нечволод-то, кажется, рад, что нрав оказался.
А доблестные кольчужники, слышавшие эти слова, ответили:
— Десятник предстоящей битве рад! Мила ему битва. Мы знаем, он ждал её. И меч у десятника острее всех. И конь его ухожен лучше, и злее, рикс, чем твой конь.
Также и Сащека среди обеспокоенных весел был. Один длинный ус он жевал, другой ус ладонью к бритому подбородку приглаживал. Посмеивался Сащека, Мохонский князь:
— Погуляли мы в поле, дружина, потоптали снег. Не гости, не хозяева, послушаем теперь речи степняка. Очень уж хотелось нам те речи послушать. Три дня искали, внимали ветру, три дня искали, вокруг себя смотрели, да только ветер слышали, да только небо видели... Пришёл желанный. А мы уже, дружина, не веселы! Кто-то лес глазами ищет, кто-то скрип ветвей слышит. А кто-то готов впереди зайца бежать... А услышим-ка мы топот копыт да развернёмся лицом к полчищам гуннским, да своё слово скажем — грозное слово сокрушителя врагов...
Оглянулись риксы на свои храбрые дружины, лес копий увидели. Заслонились от ветра и услышали скрип сотен седел. А глаза у воинов были к окоёму обращены — под небо серое, под небо низкое, степное.