— Поглядим, — перешёптывались градчие, — пойдёт ли Дейна на лесной сход?
— Не боишься?
— Вереницу-то не увидим. За дверью Лебеди последим.
— Слышал я, что и Бож на том сходе бывал. Он свой у них, его любят валькирии. Они его в Мёртвом ручье выкупали, поэтому Бож никогда не спотыкается, никогда не надаёт с коня, ничего не забывает и ни разу не ранен.
Прятались досужие градчие, подглядывали. Долго смотрели, и не раз казалось им, что приоткроет дверь Лебедь, скрипнет ею и долго в чёрное небо глядит, словно в знакомое лицо ещё раз всматривается. А что видит?.. Градчие тоже оглядывались на небо, но ничего необычного, никакого знака там не видели. Небо небом! Облака проплывут тёмным пятнышком, изредка мелькнут звёзды или под утро расползётся по округе туман.
В темноте толкали друг друга в плечо градчие:
— Слышишь, хлопнула у Лебеди дверь? Смотри: не то рукав, не то подол, не то крыло защемила...
— Теперь до утра не будет спать. А чего пугается?
— Одно слово — ведьмачка! Хоть и краса.
В эту же ночь проехал тайными тропами Прежний Всадник. Неслышно ступали копыта лошади но земле. Широк шаг и след позади ровен.
Остановился. Рукоятью плети отвёл от лица зелёные уже ветви берёз, огляделся по сторонам, прислушался. Не крадётся ли тот, кто подглядывает единственным глазом, не нацеливает ли в спину пальцы-сучки? Нет, никто не топчется за деревом. Тихо.
Дальше пустил коня. Меч положил поперёк седла. Шлем надвинул на брови; зорко смотрели глаза из-под железного переносья. Скоро узнал место. Здесь, у лесной горки, на поляне, уже поросшей травами, должен ходить шлемоносец. Безумный, возле этого места день и ночь кружит. Словно заворожён, ищет поблизости волчьи логова и пни оборотней. Так падают люди, некогда достойные, и не находят сил подняться! У них остаётся от человеческого только дар речи, за который теперь приходится дорого платить.
Вот увидел шлемоносца Всадник.
— Хадгар!.. — позвал. — Ты узнал меня, Ручей Фиорда?
Но даже не шевельнулся свей, стоял тенью, призраком стоял посреди поляны. Грозно поблескивали на его шлеме железные рожки, едва видны были широкие кольца кольчуги. И серый корзно — блёклым пятном; не дрогнет складка, не поползёт по травам вышитая серебром кайма. А под вырезом шлема не глаза — мрачный провал. Лицо же бледно и светла густая борода. Весь как из железа отлит, холоден, недвижим.
Тревожился конь, боялся непонятного воина. Неспокойно стоял, позвякивал уздой. Но подъехал ближе Всадник, сказал:
— Ты узнал меня, Хадгар? Ответь. Ты не видишь во мне свана! Так продлим, побратим, наш сговор.
Молчал шлемоносец. Посвежевший ветерок чуть шевельнул его волосы. И всё движение, и весь ответ.
— Или мёртв ты? — в страхе крикнул Всадник, коня поднял на дыбы и замахнулся мечом.
Но тут рванулись из-под корзно шлемоносца быстрые руки. Своим клинком, тяжким точным ударом раскрошили, будто льдинку, меч Всадника. А самого его, обезоруженного, сдёрнул свей с коня. И встал над ним, ногой на грудь наступил, придавил к земле.
Где-то в ветвях испуганно вскрикнула ночная птица. С верхушки сорвалась и растворилась во мгле, унося за собой не то плач, не то хохот.
Обнажил голову шлемоносец, не прятал больше лица.
— Тать? — узнал сразу поверженный Всадник. — Ты? А Хадгар?
Пытался подняться, но сильнее надавил на него Тать.
— Лежи! Там, на пиру с Бьёрном, понял я, кто есть Всадник. И подманил тебя, сказав, что разыщу Хадгара, что узнаю от безумного имя мудреца. Я не ошибся. Ты пришёл убить свея, чтобы скрыть себя, ты поднял меч левой рукой. Я ждал этого удара... Так продли сговор с побратимом. Послушаю, как будешь изворачиваться.