Сейчас же Коул хотел только подбодрить ее.
– Вы сами знаете, что это не так. Когда мы только привезли Кельвина из больницы, я был испуган до смерти, а Натали – еще больше. Он был такой маленький, что я был уверен, что сломаю ему что-нибудь, если неправильно возьму на руки, и каждый раз, когда он кричал, мне казалось, что мы убиваем его, что перепутали рецепт, или дали ему тертую морковь, когда надо было дать шпинат... После того как Натали покинула нас, стало еще хуже. Я остался один на один с чувством вины. Его бросила мать, и в довершение всего я не всегда был рядом с ним.
Внезапно Кельвин вскочил со стула, протопал вокруг стола к отцу и протянул ручки. Коул поднял его и посадил к себе на колени, продолжая разговаривать. Эшли смотрела на них, на отца и сына, таких похожих, несмотря на разницу в росте.
Сколько бы Коул ни сомневался в себе, он, несомненно, был прекрасным отцом.
– Не думаю, что в мире существует хоть что-нибудь, за что вы могли бы себя винить, – сказала ему Эшли. – Я, может быть, немного понимаю в детях, но Кельвин кажется мне очень довольным жизнью малышом. Если бы вы делали что-то неправильно, я уверена, вы бы поняли это и исправили.
– Спасибо за эти слова... Иногда полезно бывает узнать мнение постороннего. – Он улыбнулся, так что кровь ее вскипела.
– Даже мнение дилетанта? – спросила она, намекая на те упреки, которыми он недавно осыпал ее.
– Сомневаюсь, что доктор Спок звонит на дом, поэтому рад принять и ваши советы. Теперь, я думаю, нам пора уходить.
Лицо Кельвина сразу стало грустным.
– Не хочу уходить.
– Мы уходим, – твердо сказал Коул, опуская его на пол. – Иди и начинай собирать свои игрушки.
– Сейчас же, – добавил он, увидев, что Кельвин стоит неподвижно.
Кельвин ушел.
Эшли поднялась и начала убирать со стола. В следующий момент она поняла, что Коул оказался между ней и столом. Просторная кухня сразу показалась маленькой, а кровь Эшли устремилась по венам с такой скоростью, что голова ее закружилась. Она взглянула в его глаза, которые сияли ярким сапфировым огнем... Словно сквозь туман она поняла, что должна двигаться, что надо нырнуть под его руку и убрать последнюю тарелку со стола; но она застыла там, где стояла, и ждала, пока его голова наклонилась, на момент провокационно остановившись, а затем стала опускаться до тех пор, пока теплые мягкие губы тихо прижались к ее рту.
– Нет, – мягко запротестовала она, потрясенная его способностью так легко влиять на нее, подчиняя...
– Да, – возразил Коул, целуя ее еще раз. Поцелуй был столь же разрушительным: потоками жара побежала ее кровь, согревая ее, словно пламя медленно разгорающегося костра.
...Поцелуи были выражением только поверхностной привязанности. Если бы она снимала страстную сцену между двумя любовниками, она постаралась бы добиться чего-нибудь большего. Но даже это мимолетное прикосновение, этот нежный намек на желание, прочно удерживаемое под контролем, возбудит ее чувства больше, чем любой из тех поцелуев, которые она могла вспомнить.
Когда Коул отпустил ее, она открыла глаза и быстро сказала:
—Тебе не стоило делать этого.
Ей хотелось бы, чтобы в ее голосе звучало больше уверенности.
Он нежно погладил ее по щеке и улыбнулся.
– Почему?
– У нас нет ничего общего.
– А этот поцелуй?
Она отрицательно затрясла головой, стараясь управлять дыханием, более тяжелым, чем обычно после занятий аэробикой.
– Этого недостаточно.
– Может быть, на всю жизнь, – с легкостью согласился он, – но на сегодняшнее утро вполне.
Прежде чем она смогла ответить, он развернулся и пошел прочь.
Она сделала длинный и медленный глоток едва теплого кофе и пошла в гостиную, где Коул и Кельвин заканчивали собирать игрушки и одежду в ярко-красную сумку.
– Все собрали? – спросила она все еще дрожащим голосом.
– Думаю, что да, – сказал Коул. – Если, конечно, ты не найдешь чего-нибудь хорошо спрятанного под кроватью или в шкафу.
– Если я обнаружу что-нибудь, засунутое в кастрюли и сковородки, я дам тебе знать.
Это был пустяковый, ничего не значащий разговор, а Эшли хотелось кричать. Человек, который заставлял ее колени дрожать, ее сердце – биться в бешеном ритме, сейчас уйдет, а они говорили лишь об упаковке вещей!
– Пока, Эшли, – сказал Кельвин, протягивая ручки, чтобы его подняли.
Вместо этого она наклонилась и обняла его, чтобы Коул не заметил непрошеных слез, внезапно затуманивших ее глаза.
– Пока. Приходи как-нибудь еще.
– Это относится и ко мне тоже? – спросил Коул тихо, ненавязчиво, но с надеждой.
Ее сердце застучало, ее здравый смысл закричал «нет!», но она пристально посмотрела на него и кивнула головой. Это было все, на что она сейчас была способна. Эшли чувствовала, что стоит ей открыть рот – и она разрыдается, а это будет действительно глупо. Ведь она не хотела, чтобы Кельвин остался у нее, и целые выходные проклинала Рори за то, что он создал эту неприятную ситуацию, а теперь была готова разреветься, как младенец только потому, что все закончилось...
Коул улыбнулся ей.
– Мы позаботимся об этом, – тихо и многозначительно произнес он.
Когда Эшли наконец закрыла за ними дверь, она тяжело прислонилась к ней и подумала, не пройти ли ей все-таки курс лечения. Несомненно, ни один из непрошенных психологов, таких, например, как ее мать или сестра Элен, в их бесплодных попытках исправить ее жизнь не научили ее ничему. Она до сих пор делала совершенно неразумный выбор, когда дело касалось мужчин.
А в этот раз, похоже, она превзошла саму себя.
ГЛАВА 4
Коул внимательно смотрел на маленькое, похожее на паука создание, ползущее по экрану, и раздумывал, какие еще его действия он должен запрограммировать. Как правило, он бывал целиком поглощен этим дополнением к его обычной работе с компьютерами, полностью наслаждаясь моделированием игры, которая была бы одновременно замысловатой и трудоемкой. «Элфи» была очень, очень вредным паучком.
Но сегодня, вместо того чтобы обдумывать хитроумную стратегию, он мысленно уже в сотый раз, наверное, возвращался к Эшли. Она, черт побери, выглядела намного лучше и была интересней, чем «Элфи». Он также подозревал, что у нее было намного больше отвлекающих моментов, чем он мог себе представить.
И он решил для себя, что тут требовался совершенно другой подход. Вопрос, так же как ив его «Опасной паутине», заключался в том, какого результата он хочет достичь.
Он бился над решением этого вопроса в течение трех недель, отказываясь звонить ей, пока твердо не определит для себя все. Только две вещи казались несомненными: он хотел увидеть ее снова и в то же время нисколько не был счастлив от этого желания. Еще и еще раз он спрашивал себй: как мог он влюбиться в деловую женщину, которая явно не хотела иметь дела с детьми? Разве брак с Натали ничему не научил его?
Все «дорожные указатели» опасности были на месте: Эшли с головой поглощена своей работой; у нее был уже один неудачный брак, и причина его имела какую-то связь с детьми; она постоянно выражает свою неуверенность в отношении к детям. Чего же еще ему было нужно, чтобы поумнеть? Даже сама она откровенно заявила, что не подходит ему.
Однако он все равно хотел ее. Просто отмести такое чувство к ней, как страсть, не получалось. Он знал, что это что-то большее, чем просто тяга к ее маленькой, ладно скроенной фигурке, блеклым, как звездный свет, волосам и нежной, как шелк, коже. Он был заинтригован ее уязвимостью, покорен ее решимостью справиться с Кельвином, очарован ее умом.
Он все еще был поглощен этими мыслями, пытаясь разобраться в них, когда в дверь позвонили. Он услышал голос миссис Гаррисон и восторженные крики Кельвина, затем сердечный смех его брата и еще чей-то приятный незнакомый голосок. Почувствовав некоторое облегчение, вызванное этим вторжением, он быстро выключил компьютер и направился в гостиную. Его переполняли два желания: свернуть шею безответственному Рори и увидеть его жену. С тех пор как Эшли сказала ему о свадьбе, он сгорал от нетерпения увидеть женщину, которая смогла-таки подвести его неуловимого брата к алтарю. Образ, который сложился в его воображении, был не особенно лестным.