Леля задумчиво помешала в камине, около которого они сидели.
- Интересно, каков-то будет "мой"? Он должен быть немного в другом роде. Мне мужчины из "бывших" не нравятся. Они все какие-то пришибленные, с постными лицами. Шура - невинный теленок и маменькин сынок; твой Олег мужчина, конечно, настоящий, но он слишком серьезен и чересчур уж пропитан хорошим тоном. В дворянской семье с девушкой мужчина должен держаться уже известным образом, а мне все это приелось до тошноты.
- Валентин Платонович ухаживает за тобой, - сказала Ася.
- В последнее время даже очень энергично. И я вижу, что маме страшно хочется, чтобы он сделал мне предложение. Знаешь, что в глазах мамы главным образом говорит за него? Не то вовсе, что он зарабатывает прилично! Он красиво, по-офицерски, кланяется и подходит к ее ручке; в обществе он сыплет остротами, он - свой, прежний, он - паж, это все определяет! А мне иногда досадно на Фроловского: в нем есть что-то наперцованное, а он облекается в рыцарские доспехи, которые мне вовсе не нужны. С ним можно было бы очень весело провести вечер, если бы он захотел совсем немножко изменить тон - ну, пусть бы нежданно-негаданно поцеловал меня или умчал на крышу "Европейской" гостиницы... хоть какую-нибудь экстрава-гантность!.. Я думаю, я окажусь в будущем темпераметной женщиной: когда-нибудь меня прорвет, вот как весной плотину.
- Глупости, Леля. Ты всегда что-нибудь выдумываешь, чтобы доказать, что ты нехорошая, и никто все равно этому не поверит.
- А вот, кстати, о "крыше". Знаешь, что случилось в последнее воскресенье? Соседка - Ревекка - взяла меня с собой в гости к своей сестре; был там их знакомый - инженер будто бы, теперь ведь все именуют себя "инженерами". По типу - армянин, и очень недурен, а может быть, и еврей не поручусь. Сначала я ничего не заметила, а когда сели пить чай, вижу ухаживает: комплименты мне говорит, угощает, забавляет анекдотами, самыми пикантными - у нас таких не рассказывают; я все время боялась покраснеть. Ну, а когда собралась уходить, он вышел тоже. В двух шагах стоянка такси; он подходит к машине, распахивает дверцы и говорит: "Прошу вас! Если желаете - прямо на крышу "Европейской" гостиницы!" Я остолбенела от неожиданности и... знаешь... отвернулась и ушла не оборачиваясь. Я все-таки хочу для себя чего-то лучшего, чем случайные объятия... постороннего.
Ася испуганно схватила ее руку:
- Неужели он в самом деле имел дурные цели, приглашая тебя?
- Не сомневаюсь! - Усмехнулась Леля. - Я хорошо знаю мужчин. Скажу тебе по секрету: я однажды уже побывала в "Европейской", только это было днем и не на крыше, а в зале; притом, я была с Ревеккой и ее мужем. Ревекка очень бережно ко мне относится - мама напрасно косится на это знакомство. Конечно, это совсем другой круг - это новая, советская, интеллигенция, выходцы из низов, евреи, два-три армянина, есть и русские. Это все дельцы, у них есть деньги, они гораздо увереннее и веселее. Говорят, гепеу начинает коситься на тех ответственных работников, у которых завелись большие деньги. Ходит даже анекдот, что с "крыши" видны Соловки. Но эти не унывают: как только приехали в ресторан, тотчас каждой даме - воздушный шарик, цветы, конфеты, блюда, какие пожелаем... Деньги так и летели... Между столиков танцевали фокстрот, и я танцевала тоже. Я имею там успех: это своего рода экзотика для них - русская аристократочка. Ты вот там никогда не побываешь! Ты, как жена своего мужа, будешь с ним вместе решать, как лучше истратить ваши общие деньги; а когда их бросает чужой мужчина с тем, чтобы провести с тобой вечер, в этом есть особое наслаждение - пикантное и острое, - и оно наполняет тебя желанием очаровать этого человека, который сам, очевидно, желает того же... Во всем этом есть что-то пряное, одурманивающее, чему не место с человеком, которого ты уже изучила, с которым встречаешься в ежедневной жизни. Может быть, в моих новых знакомых есть привкус дурного тона, мама потому и воюет, но это ново для меня и любопытно при нашей однообразной жизни. - И прибавила, грея перед камином руки: - А знаешь, я вчера встретила Нину Александровну с незнакомым мне моряком. И ей досадно было на эту встречу, я тотчас это почувствовала. Я всегда понимаю все недоговоренности!
- Глупости какие! Ну почему "досадно"?
- А если этот элегантный моряк ухаживает за Ниной Александровной и она не хочет, чтобы в нашей семье знали это?
- Нина Александровна сумеет, поверь, прекратить всякие попытки в этом роде, и скрывать ей нечего.
- Ты так уверена?
Вошел Олег.
- Пожалуйте обе в гостиную - пришел Фроловский.
Валентин Платонович явился прямо из кино поделиться с друзьями впечатлением. Перед началом фильма демонстрировался журнал, долженствующий обработать соответственным образом мнение трудящихся по поводу предстоящей паспортизации, а в сущности, это было попросту натравливание одних социальных группировок на другие. Провинциальная контора по выдаче паспортов; счастливые работницы одна за другой прячут за пазуху драгоценный документ - путевку в лучшую жизнь! Но вот появляется бывшая владелица мелочной лавочки, глаза ее беспокойно бегают, и весь вид самый жалкий и растерянный... В паспорте ей, разумеет-ся, отказывают, и все присутствующие удовлетворенно улыбаются, уверенные, что отныне классовый враг обезврежен и ничто уже не мешает их счастью... Другая сцена - митинг на заводе, где сознательная молодежь разоблачает классового врага, который в недавнем прошлом... и тому подобная гнусность.
- Одним словом, приятно провел время и теперь преисполнен самых радужных надежд на будущее! - говорил Валентин Платонович, играя с пуделем, который прыгнул к нему на колени, как только он уселся в качалку.
Тотчас после ужина Валентин Платонович странно коротко и серьезно сказал Олегу:
- На два слова, конфиденциально.
И оба вышли в бывшую диванную.
- Прежде всего прошу тебя, чтобы этот разговор остался между нами. Три дня тому назад я получил приглашение в гепеу.
- Ах, вот что! Продолжай, пожалуйста.
- Там мне преподнесли: "Нам хорошо известно, что вы окончили Пажеский в тысяча девятьсот пятнадцатом году". Я поклонился: "Имел несчастье", говорю. "Скажите, встречаетесь ли вы с прежними товарищами?" - "Нет, говорю. Очень занят, нигде не бываю". А они мне: "Стереотипная фраза, которую мы знаем наизусть! Перечислите нам ваших однокашников". Я стал им старательно перечислять всех, о которых точно знаю, что погибли. "Так, говорят, а Дашкова отчего не назвали?" Я уже хотел ответить "убит в Крыму", но показалась мне неуверенность в их вопросе - знаю ведь я их манеру говорить о неустановлен-ных фактах, как о вполне достоверных, чтобы вернее заставить проговориться. Почуял, знаешь, что и здесь не без того. Попробую, думаю, сбить со следа, рискну. "Дашков, отвечаю, не нашего выпуска - лет на пять старше, Дмитрии Андреевич, капитан, убит в боях за полуостров". "Точно ли убит?" - спрашивают. "Слышал от очевидцев", - отвечаю. И вдруг они мне преподносят: "А к кому вы ходите на улицу Герцена? Какие у вас там товарищи?" - "Помилуйте, говорю, товарищей там у меня нет - там старуха и внучка прехорошенькая: регулярно бываю у них раз или два в месяц, знакомы с детства." "И с мужем внучки знакомы?" - спрашивают. "Познакомились на их свадьбе, отвечаю, простоват немножко, мужик, однако парень симпатичный!"