Мэри всхлипнула:
- Был доктор, я бегала вчера за тем старичком, который лечил нас, когда мы были маленькими. Воспаление легких. Вот здесь записан телефон больницы, куда он велел звонить, чтобы приехали за Петей. Но мама всегда была против больниц. Когда я болела воспалением легких, она поила меня теплым молоком; я купила вчера Пете молока на последний рубль, а он толкнул меня и все пролил.
Мика все же уговорил Мэри позвонить.
Через час "скорая помощь" увезла мальчика. На следующий день в справочном бюро больницы Мика и Мэри прочитали: "Состояние тяжелое, t 40° с десятыми. Без сознания. Ночью ожидается кризис".
Слово "кризис" было знакомо по литературным романам и показалось страшным.
На другой день, тотчас после школы, Мика помчался в больницу. Пересекая бегом больничный двор, он увидел около решетки больничного сада знакомую фигурку в куцем пальто и плюшевом берете; она стояла, припав головой к решетке, в черной косе не было обычной ленты.
- Что? Мэри, говори, что?
Девочка взглянула на него полными слез глазами и снова спрятала лицо в воротник.
- Мэри, говори же!
- Мне сказали... сказали... мой Петя умер.
Мика похолодел. Пети нет? А как же дружба? А клятвы друг другу все делать вместе?
- Я знала, что ты его по-настоящему любил! Не плачь, Мика! Милый!
- Я не плачу! - поспешно сказал он и быстро провел рукой по глазам.
Головка в берете припала к его плечу.
- Мика, я видела его. Меня провели в покойницкую: он совсем холодный и лицо неподвижное. Я взяла его руку - она ледяная. А я-то еще сердилась на него, когда он меня отталкивал, а ведь он не понимал - он бредил. Почему я всегда такая злая! Сколько раз мама говорила мне, что каждое злое слово будет потом стоять укором. Как я теперь пойду домой, когда там никого нет? Куда мне деваться?
Тут только почувствовал он силу ее горя, которое было не меньше его собственного. Он взял ее под руку, чего до сих пор никогда не делал
- Пойдем. Надо тебе успокоиться. Я провожу тебя.
- Мика, что я скажу маме, когда она вернется? Она войдет в комнату и спросит: где Петя? Что же я скажу? А папа? Он так любил его! Знаешь, когда Пете было семь лет, он смотрел раз, как папа играет в шахматы с приятелем, и вдруг сказал: "А ты, папа, сжульничал". Взрослые засмеялись, а наш Петя в одну минуту восстановил на доске положение, при котором была допущена ошибка, и доказал, что папа сделал неправильный ход конем. Помню, в каком восторге был папа! Он посадил Петю на плечо и повторял: будущий Чигорин! А как папа гордился его математическими способностями! Что же будет теперь с папой?
Митя вдруг вспомнил о загробной жизни. Ведь это утешает. Почему об этом не подумалось сразу? Он хотел сказать о своих мыслях Мэри, но почему-то впервые не мог так свободно говорить о христианских истинах. Они словно бы стали тяжелее, весомее и истиннее, а всякое слово казалось банальным. Медленно, почти молча прошли они рука об руку на Конную улицу сообщить известие и договориться, чтобы Братский хор спел заупокойную обедню, а потом пришли к ней, в пустую нетопленную комнату. Мике совестно было признаться, что он проголодался, но девочка сама сказала:
- Я поставлю чайник; надо немного подкрепиться, а то сил не будет: скоро восемь, а я с утра ничего не ела.
Мика вытащил из своего ранца бутербробы. Мэри с чайником в руке заглянула в коридор с порога комнаты и потом обернулась на него.
- Знаешь ли, у меня появился враг, - сказала она шепотом.
- Как враг? Кто такой?
- Рыжий слесарь, который занял по ордеру папин кабинет год назад. Раньше он никакого внимания на нас не обращал, а теперь, если только встретит меня в коридоре, обязательно дернет за косу или толкнет, один раз ущипнул очень больно. А вчера, когда я мыла руки в ванной, он подкрался и пригнул мне голову к крану, так, что у меня вся коса промокла.
- Вот нахал! Ты бы его одернула построже.
- Я пробовала. Он только хохочет, да и хохочет-то не по-человечески, а словно ржет. На него слова совсем не действуют. Я теперь боюсь с ним встречаться.
Мика озадаченно смотрел на девочку.
- Пойдем вместе. Пусть он только попробует при мне, - сказал он очень воинственно.
Но рыжий парень не появился.
Через час, прощаясь с Мэри, Мика увидел, что губы ее дрожат, а глаза полны слез.
- Как мне грустно и жутко оставаться совсем одной! - прошептала она, вздрагивая.
И внезапно совсем новая, острая, как нож, мысль прорезала сознание Мики, когда он услышал это слово "одной".
- Твоя дверь запирается? - спросил он.
- Мы вешаем замок когда уходим. Ты же много раз его видел.
- Нет, я не об этом. Можешь ли ты запереться изнутри?
- Нет. Вот был крючок, но он давно сломан.
- А кто еще у вас в квартире, кроме тебя и слесаря?
- Злючка-старуха, но она по ночам постоянно дежурит в магазине: она сторож. Ее дверь сейчас на замке.
- Я завтра же прибью задвижку к твоей двери, - пообещал Мика, - как жаль, что мы не подумали об этом раньше, а сейчас все магазины уже закрыты, - и, сам удивляясь, что приходится касаться вещей, которые оставались до сих пор совсем в отдалении, словно по другую сторону жизни, он прибавил: Мэри...видишь ли... я думаю, что тебе следует очень остерегаться этого парня.
Она вспыхнула.
- Если бы он хотел романа со мной, он бы лез обниматься, а он всякий раз только больно мне делает.
- А это, по всей вероятности, особая грубая манера.
Она помолчала, по-видимому, что-то поняла.
- За меня заступиться некому.
Опять он почувствовал что-то совсем новое - очень большую и вместе с тем чисто мужскую жалость к ее слабости и беззащитности.
- Мэри, ну, хочешь, я останусь с тобой на эту ночь? Я ведь при твоей маме часто оставался. Я - на кофре у дверей, раздеваться не буду. Хочешь?
- Мика, милый! Спасибо. Конечно, хочу! Можно на Петиной постели, а не на кофре. Мы заведем будильник, чтобы ты не опоздал в школу. Какой ты благородный, Мика!
Вскоре после того, как они потушили свет, Мика услышал тихие крадущиеся шаги в смежной передней; он знал, что выключатель расположен у самой двери, и, выскочив из комнаты, тотчас включил свет; перед ним стоял высокий рыжий парень, лет на пять старше Мики.
- Вы, гражданин, что здесь делаете? - сурово спросил Мика.
Парень с минуту потаращил на него глаза, а затем ответил:
- А калоши свои ищу: побоялся, чтоб не затерялись.