Она сделала два-три шага, встряхнулась и вдруг звонко расхохоталась.
Но Олег рассердился:
- Тебе все шутки! Что мне, по следам за тобой ходить? На десять минут отпустил, так она в капкан попалась! Лучше ничего не нашла сделать! Что у тебя, глаз нет? Сколько раз я тебе говорил, что ты обязана смотреть себе под ноги!
"Крак, дзынь!" Олег пошатнулся и схватился за дерево:
- Что такое? Не понимаю!
Ася опять расхохоталась, еще звонче:
- Что же вы не смотрите себе под ноги, милый супруг? Глаз нет у вас, господин следопыт?
Раздосадованный Олег напрасно дергал ногу.
- Ты, кажется, рада, что мои самые приличные брюки порваны? Больше не ходи сюда в рощу - это может плохо кончиться. Последние брюки!... Не понимаю, чему ты смеешься!
Пришлось потрудиться теперь над собственным освобождением, после чего оба, прихрамы-вая, вернулись наконец обратно. Пудель бежал за ними и поднимал заднюю ногу, прихрамывая, очевидно, из солидарности. Ася не соглашалась стричь "под льва" свою Ладу, и она походила на огромный ком белой шерсти; только три точки - нос и два глаза - чернели среди шелковых завитков.
Глава шестнадцатая
Надежду Спиридоновну, как многих бывших помещиков и помещиц, каждую весну начина-ло властно тянуть в лес и в поля. Ей хотелось ходить по молодой траве, собирать землянику среди папоротников и пней, поглядеть на пасущихся коров и овец, вдохнуть запах скошенного сена, а всего больше поискать грибочков. Последнее было ее страстью. Как ни тяжело подыматься с места на старости лет, укладываться и тащиться в деревню, где приходилось ютиться без всяких удобств в светелке, она не могла устоять перед этой приманкой. Надежда Спиридоновна пользовалась большой привязанностью и уважением бывшей своей горничной Нюши, которая провела с ней всю молодость, ездила с ней за границу и до сих пор величала ее "барышней". Каждую весну в середине апреля Нюша эта появлялась на городской квартире Надежды Спиридоновны с докладом:
- Ждем вас, барышня! Крышу брат перекрыл заново; ступеньки к вашему крылечку поправил; пса того негодного, что обидел вашего котика, мы со двора согнали. Корова у нас отелившись. Клюква и моченые яблоки вам заготовлены. Колодезь мы вычистили. Пожалуйте - рады будем!
В этот раз обычное сообщение усугублялось новым - чрезвычайным:
- Брат пристроил сбоку вторую светелочку, которую мы охочи тоже сдать.
Сообщение это весьма не понравилось Надежде Спиридоновне - она считала пребывание в этом доме своей монополией. Когда же Нина успокоила ее известием, что нашла ей спокойных соседей, и объяснила, кого именно, Надежда Спиридоновна со страхом воскликнула:
- Жену Олега Андреевича? Ниночка, да ведь она, кажется... кажется...
- Да, тетя, Ася в положении. А почему это вас беспокоит? Оберегать ее будет пожилая дама, тетка ее по матери. А уж что касается деликатности и кротости - в Асе всего этого больше, чем нужно.
Старая дева промолчала, но осталась чем-то недовольна.
Она приехала пятнадцатого мая вечером, когда Ася и Леля, утомленные прогулкой, уже крепко спали. Проснувшись поутру, она услышала странное повизгивание, которое сразу показалось ей очень подозрительным. Она отогнула край занавески. Лужайка, которая приходилась под ее окнами, весной всегда была усыпана желтенькими одуванчиками и мать-и-мачехой; Надежда Спиридоновна страстно любила эту лужайку и запрещала ее косить. И вот на этой лужайке, расположившись, как у себя дома, сидели на бревнышке Леля и Ася, греясь на весеннем солнце, а рядом с ними вертелся белоснежный пудель.
- Собака! - шептала Надежда Спиридоновна. - Собака на моей лужайке, на территории моего Тимура! Она перемнет все мои одуванчики, а бедному Тимочке теперь некуда будет выскочить! Какие, однако, нахалки эти девчонки! А фигура у молодой Дашковой так обезображена, что смотреть совестно. Вот удовольствие - выходить замуж.
Надежда Спиридоновна отличалась необычайной аккуратностью в туалете, но вместе с тем обладала пристрастием к старым вещам, которые бессчетное число раз чинила и перечинивала. Для деревни у нее была серия особых туалетов, которая каждый год приезжала с ней и считалась у нее своеобразным "хорошим тоном". Она надела темно-синий сарафан, а сверху серую "хламиду" так она называла холстиновый казакин, который затягивала на талии ремешком. Надежда Спиридоновна была маленькая и очень худая - вся высохшая, как корка. К ремешку она привесила берестовый плетеный бурачок, с которым еще в юности привыкла ходить за земляникой; ягоды еще не цвели, но Надежда Спиридоновна в лес без корзины никогда не ходила; в руки она взяла большую крючковатую палку - другой неизменный спутник. Мысль, что она сейчас увидит любимые привычные места, которые напоминали ей родные Черемухи, наполняла теплом ее душу - что-то мягкое и сердечное светилось в ее глазах, пока она привязывала бурачок и вооружалась палкой. "Пройду на "хохолок", посмотрю, нет ли сморчков. Лишь бы "они" не вздумали надоедать мне разговорами и увязаться за мною в лес", - думала она, закрывая на замок свою дверь. И вот, как только Надежда Спиридоновна вышла на залитый солнцем дворик, Леля, Ася и пудель тотчас окружили ее.
Очаровать, смутить, вообще как-либо сбить со своих позиций Надежду Спиридоновну было нелегко, тем более что она позволяла себе пренебрегать светским обхождением, правила которого были ей очень хорошо известны; причем позволяла только себе, строго порицая в других.
- Букет? Зачем это! Цветы я люблю собирать сама. Я уж, наверно, лучше вас знаю места, где растут campanules*. Гулять в компании я не люблю - я хожу всегда молча. Уберите сейчас же собаку - она обидит моего кота. - И отпугнула таким образом девочек в одну минуту. Но когда к ней приблизилась с милой улыбкой Зинаида Глебовна, ее седеющие волосы и усталое лицо несколько умерили воинственный пыл Надежды Спиридоновны.
* Колокольчики (франц.).
- Места здесь красивые, но какая же это "дача"? - говорила Зинаида Глебовна. - По нашим прежним понятиям, "дача" - загородная вилла: красивый дом, балкон с маркизами, дикий виноград и цветник... А это - просто комната в избе, стена в стену с овчарней; она годится только для таких разоренных и загнанных "бывших", как мы. Кроме того, здесь ничего нельзя достать: ни творога, ни сметаны, ни яиц, ни свежей рыбы - ничего из того, что прежде водилось в деревне в таком изобилии. Крестьяне не знали кому сбывать... Это только при большевиках может так быть, чтобы в деревне не было ничего. Олег Андреевич и я притащили немного снеди на собственной спине, а иначе мы бы здесь голодали - ничего, кроме молока!..