- Вы здесь зачем? - не слишком дружелюбно спросила она.
- За боровиками, - глазом не моргнув, ответила Леля и показала коробок.
Надежда Спиридоновна вдруг вспыхнула:
- Это мое место! Я здесь собираю уже в течение семи лет! Это известно всем, а вы могли бы пойти и подальше!
- Мы не знали, что вы помещица! Нас вот уже давно повыгоняли с наших угодий. Может быть, и весь этот бор ваш? - спросила Леля.
Но Олег поспешил перебить ее, не желая обострять отношений:
- Если мы неожиданно попали в положение браконьеров, то разрешите нам, Надежда Спиридоновна, исправить нашу вину и с величайшей готовностью преподнести вам наш сбор,- сказал он.
Но старая дева, вместо того чтобы смягчиться, неожиданно пришла в ярость.
- Зачем это мне? Я люблю сама находить грибы, а когда они сорваны, они мне неинтерес-ны! Берите их, но больше сюда не ходите, если хоть немного уважаете старших.
- Так точно. Больше ходить не будем, - и Олег увел Асю и Лелю.
Пройдя шагов двадцать, все трое остановились, взглянули друг на друга и неудержимо расхохотались.
Вечера становились все темней и темней. Надежда Спиридоновна заранее запасалась хорошими свечами, и в комнате у нее было светло, в то время как ее соседи толкались в темноте, как кроты, и переносили за собой из кухни в комнату маленький огарок, воткнутый в бутылку. Олег отправился за свечами в далекий поход на ближайшую станцию, но в советской лавчонке не оказалось ничего, кроме водки и консервированных компотов, а ехать в город - значило истратить лишнюю сумму, в то время, как денег систематически не хватало. Так и остались в потемках еще на несколько дней. Надежду Спиридоновну это, по-видимому, не беспокоило - она ни разу не пригласила их к своему столу и предпочитала коротать вечера одна за раскладыванием пасьянса.
В последнюю неделю своего пребывания на даче Надежда Спиридоновна простудилась: у нее сделался "прострел", и она слегла с острыми болями в пояснице. Пришлось выручать неприветливую соседку: Олег носил ей воду и топил печь, Зинаида Глебовна стряпала, а Леля посылалась в качестве горничной. Она всякий раз жаловалась матери на "ведьминские" причуды:
- Я такой невыносимой старухи еще не видела: аккуратна до скуки - у нее в ходу всегда восемь полотенец и все развешаны по гвоздикам, и спутать не приведи Бог! Охает, скрипит, а глаза рысьи - сейчас приметит! "Это надо вытирать наружно-кастрюльным, а вы взяли внутри-кастрюльное, миленькая моя"! Клеенку на столе нельзя просто вытереть, а сперва тряпочкой номер один, а потом тряпочкой номер два, а тряпочек тоже восемь! Видели вы что-нибудь подобное? Злая: всякий раз спросит, сколько боровиков мы нашли, а я нарочно прибавлю, чтоб подразнить. Проскрипит: "Я, случалось, находила еще больше", а самою так и передернет от зависти.
Накануне отъезда Надежда Спиридоновна наконец пригласила всех к себе на чашку чая и довольно мило побеседовала о характерах различных грибов и способах солений. Уезжая, она милостиво поцеловала Лелю и Асю в лоб и пригласила обеих к себе на свои именины.
Глава восемнадцатая
- Явилась! Вот послушай-ка, что я намерен сообщить: коли единый раз еще найду свое письмо вскрытым - получишь на орехи. Поняла? - Этими словами Вячеслав приветствовал Катюшу, вернувшуюся со службы.
- Взбесился ты, что ли? Лается без толку! - равнодушно огрызнулась та, присаживаясь на табурет.
- Нет, не без толку! Сделаю, как сказал. Ишь как разохотилась! Уже второй конверт вскрытым вынимаю из ящика.
- Ну, а я тут при чем? Иди и объясняйся на почте - коли наша цензура ленится запечатывать, там и раздавай на орехи, - я тут при чем?
- Не ври. Аннушка сама раз видела, как ты держала конверт над паром. Наша цензура справится без твоей помощи, и нечего тебе в чужие дела нос совать.
- Много видела твоя Аннушка! Врет она. А тебе как комсомольцу не к лицу такие разговоры. Товарищ Сталин то и дело напоминает, что каждый советский гражданин, а тем более комсомолец, должен по мере сил помогать органам гепеу. А ты сам не помогаешь и другим мешаешь. У нас в квартире есть за кем последить, сам знаешь, какой тут круг!
- Любопытничаешь ты больше, чем следишь. За мной, что ли, тебе поручили приглядывать? Я такой же комсомолец, как и ты.
- Комсомолец, а снюхался с классовыми врагами...
- Ты смотри - словами не швыряйся! - И в голосе Вячеслава прозвучала угрожающая нота. - С кем я снюхался? Эх ты, трепло! Язык без костей. Я "снюхался"! Утром - работа, вечером - учеба, да комсомольские собрания. Даже в кино забежать часа не выберу. Мне деньги в карман не лезут, как тебе. И откуда, интересно знать, у кассирши при бане столько денег? Да ладно, молчи, я и так знаю, что ты строчишь. Небось в крепдешинах бы не щеголяла и сладкие булочки не уплетала. Эх, не все пока ладно у нас в системе! Донос... За него не должно полагаться награды, платные осведомители никуда не годятся! Коли я вижу, что человек опасен, я сигнализирую и делаю это потому, что так мне велит гражданский долг, а для себя от этого ничего не жду. Ну, а за деньги чего не наплетут! Кому крепдешинчик купить охота, кому велосипед, кому девушке подарок, - ну и наговариваете с три короба. Со временем обязательно подыму этот вопрос в райкоме. Что моргаешь глазенками?
- Как же! Послушают тебя! Гляди, чтоб самому рот не заткнули! Недолго!
- А это уж не твоя беда! - И, круто повернувшись, Вячеслав вышел из кухни.
Он пережевывал хлеб с колбасой, уткнувшись носом в книгу, когда кто-то стукнул в дверь.
- Да-да! - сказал он, продолжая жевать и даже не оборачиваясь.
На пороге показалась Катюша.
- Ладно, я не злая, надо мальчишке-комсомольцу пособить: иди, сторожи в коридоре - я твоей девушке сейчас дверь открыла, прошла к Нине Александровне.
Он недовольно сдвинул брови.
- Какая такая "моя" девушка? На что намекаешь?
- Будто не понимаешь? Что у меня - глаз нет, или уж вовсе дура? Не видела я, что ли, как прошлый раз ты в коридоре дежурил, чтобы только поглядеть, как пройдет мимо. Ступай, говорю, - сидит у Нины Александровны. - И дверь закрылась.