- Я тебе еще месяц назад сказала, что кончится именно так! - говорила, продолжая прерванный разговор, Марина. - Я не умею защищаться: меня может обидеть кролик, а не то что целый кагал.
- А что, в самом деле судил-рядил тот Соломон? - спросила Нина.
- Он. Только, несмотря на самые веские основания прозываться именно так, имя его оказалось Яков Маркович. Огромная голова, маленькие кривые ножки, борода, как у Карла Маркса, а глаза - лисьи, облачен в допотопный лапсердак. В середине допроса что-то ему в наших ответах не понравилось вдруг как двинет от себя стол, а один из уважаемых членов рода сидел на шаткой скамеечке и, когда стол ушел у него из-под локтей, - грохнулся на пол. Сарочка как взвизгнет... Разве воспитанная женщина позволит себе закричать? А они все затараторили, завизжали, загалдели.
- Какие же вопросы задавал этот Яков Маркович? - спросила Нина.
- Прирожденный крючкотворец! пожелал выяснить, кто ухаживал, а мне по части бойкости в ответах - где уж с Сарочкой равняться! Я мямлю, а она тараторит по-своему - я не понима-ла, так и возражать не могла. Ну, присудил ей большую комнату, а не проходную маленькую на том будто бы основании, что она дежурила у постели по ночам... в действительности, конечно, потому, что единоплеменница! Я могу оспаривать через суд, да не хочу: в успехе я вовсе не уверена, а с ними в этом случае рассорюсь окончательно.
- А вещи? - спросила Нина.
- Вещи все мне отдали. Сарочка заявила было претензию на мою чернобурку, но Соломон решительным жестом осадил ее. Она поревела, но покорилась. Кстати, это Соломон заявил, что "нажмет" на зава какой-то поликлиники, очевидно, тоже еврея, чтобы меня приняли туда работать кастеляншей. Все бы ничего, если б не комната!
Олег слушал, отделываясь сочувственно-безразличными репликами. Разговор затянулся так же, как чаепитие, которое разнообразилось привезенной Мариной кулинарией собственного изготовления. Олег, которого общество Марины несколько тяготило, вызвался принести дров из лесу, чтобы Нина могла протопить, и ушел, сопровождаемый верным Маркизом. Когда он вернулся с вязанкой за спиной, было уже совсем темно, и Марина поднялась, чтобы поспеть к вечернему поезду. Олег предложил свои услуги доставить Марину на вокзал, уныло предчувст-вуя, что разговор тем или иным путем непременно нырнет в прошлое. Очень скоро они подошли к огромной луже талого снега, образованной снеготопилкой, и Марина беспомощно останови-лась. Он протянул ей руку, говоря: "Прыгайте!" - и на минуту она оказалась в его объятиях. Почувствовав, как быстро разомкнулись его руки, она смутилась и сказала:
- Вы вправе считать меня эгоистической и ничтожной женщиной, Олег Андреевич, если вы иногда вспоминаете... те дни... то, наверно, с упреком.
Секунду он помедлил с ответом.
- С огромной благодарностью.
- Как? - удивленно спросила она.
- Да, с благодарностью. Я ни о чем не жалею и всю жизнь буду благодарен вам, что вы согрели меня. Несмотря ни на что...
- Вы можете переночевать в одной из этих комнат, - сказала ему Нина, когда он вернулся с тайной надеждой услышать именно эти слова.
- Здесь отдохнете, наверно, лучше, чем на своем сундуке, и мне не так страшно будет, а то я дрожу при каждом шорохе - вокруг так пусто, а Луга полна бандитов, которых выселяют из Ленинграда, как и нас с вами.
Чувствуя, что глаза его слипаются после трех бессонных ночей, Олег решил воспользоваться предложением Нины и начал устраиваться на ночь в гостиной. Мимо садовой ограды по пустому обледенелому шоссе промелькнула женская фигура, прямая как стрелка, с рюкзаком за спиной, она попала на минуту в полосу света, падавшего из окна, и Олег увидел, как, перескочив с легкостью козы через канаву, она скрылась в темноте. Движением этим она напомнила ему Асю, и тоскливое ощущение, словно невидимой рукой, тотчас притронулось к его сердцу. Нелепая мысль: ее никогда бы не отпустили на ночь в незнакомый город. Кто-то из сосланных, наверное; на коренную лужскую обитательницу непохожа - покрой пальто не здешний и без валенок, в одних башмачках!
Почти тотчас Нина его окликнула:
- Олег, войдите, если не легли, - кто-то стучит, мне страшно!.. Не открывайте, спросите сначала! Здесь полно уголовников! - шептала она, следуя за ним со свечкой. Но он быстро распахнул дверь, охваченный страстной уверенностью, от которой затрепетала каждая жилка.
- Олег! Ты здесь? Какое счастье!
- Дорогая, дорогая, любимая! Ты приехала! А ведь мне уже стало казаться, что я больше тебя не увижу, что ты так же внезапно исчезнешь из моей жизни, как появилась в ней! - Схватив жену на руки, он перенес ее в комнаты и, упав на колени, прижался головой к ее ногам, обнимая их. - Какой тебе неудачный достался муж! Он ничем тебя не может обеспечить, и ты еще вынуждена таскаться за ним по этим медвежьим окраинам!
- Такой достался, которого я люблю! - ответила Ася, лохматя его волосы. - Я очень забеспокоилась и загрустила! Ведь уже четыре дня. Бабушка и мадам, увидев, что я подревываю втихомолку, сжалились надо мной и отпустили к Нине. А что это за собака? - Она коснулась рукой Маркиза, который очень тактично помахивал хвостом, выжидая, пока его представят. - Я была почти уверена, что найду тебя у Нины, - говорила Ася, - мы предполагали, что я дойду засветло, бабушка припомнила, что прежде в Лугу ходил экспресс, но этот поезд тащился целых четыре часа, а после я еще два часа скиталась по городу в поисках литфонда. Я вам привезла целый рюкзак провизии - у бабушки купили наконец кофейный сервиз. Ну, а теперь поите же меня чаем!
"Я все еще выигрываю у жизни прекрасные минуты", - думал он, слушая, как Ася наигрывает своего любимого Шуберта на разбитом пианино в пустом салоне.
Он хранил в своей душе запас слов и мыслей, скопившихся за дни разлуки, но лишь когда они устроились наконец на ночь на одном из огромных диванов литфонда и уже лежали, любуясь разукрашенными морозом окнами, в которые ярко светила полная луна, он заговорил о том, что его переполнило.
- Я не могу забыть твоих слов о "горе России"! У меня с собой томик Блока, и я зачитывал-ся "Куликовым полем". В этой вещи есть тонкости, которые могут понять очень немногие. Для этого надо быть русским и любить Россию, много знать и во многом разбираться, не терять высокой культуры и, наконец, быть человеком с развитым воображением. Этим требованиям мы с тобой более или менее удовлетворяем. Я не претендую на особую эрудицию или особую мудрость, быть может, от меня ускользнут тысячи тонкостей во всяком другом произведении, но это написано как будто для меня! В нем для меня оживают значения, которые недосказаны, но будят целые гаммы настроений, целый строй мыслей! Они не конкретны, но могучи и идут одно за другим вереницами.. "О Русь моя! Жена моя! До боли нам ясен долгий путь!" или: "Я - не первый воин, не последний, долго будет родина больна". Я здесь понимаю нечто такое, что не сумею передать словами... Эти таинственные пароли - все в моей душе! Нерукотворный лик в щите у воина - для меня твой лик, это ты касаешься моей души, когда нужны благословение или утешение. Твой прелюд подготовил почву для более глубокого восприятия блоковских строк, это ты заронила в меня мысль о прошлых страданиях России, и я как будто почувствовал себя ответственным за них! И ты, конечно, поверишь, что я готов был бы с радостью умереть, если бы смерть моя могла принести исцеление Родине. Это не фраза с моей стороны: мне с юности казалось убогим, жалким, недостойным трястись над собой, цепляться за собственное существование. На фронте я не жалел себя - хотелось подняться над инстинктом самосохране-ния, мне доставляло спортивный интерес тренировать себя в этом отношении. У меня была репутация храбреца - два Георгия и Владимир с мечами, кажется, заслуженные. Я за храбрость даже был представлен к золотому оружию. Но к чему это привело? Война с немцами? Ее конец был извращен, поруган и опоганен большевиками. Бои с красной армией привели к поражениям и мукам, которым нет конца... А как были счастливы в Куликовской битве русские витязи - наши предки! Не существовало сомнений все было ясно, все светло! А теперь правый путь потерян - "...не слышно грома битвы чудной, не видно молньи боевой". С какой тоской я иногда думаю, что умру прежде, чем придет битва за освобождение, умру в подвале или на тюремном дворе... Мне иногда снится этот двор. В последнюю минуту не будет светлой уверенности, что Родина восстала, спасена, расцветает... Когда придет... час расплаты... помяни "...за раннею обедней мила друга, светлая жена!"