Удивительное прояснение. Чёткая фиксация ощущений, как диагностика неполадок, словно возможность в последний раз осознать: ещё немного, и сил на что-то повлиять, что-то изменить не останется совсем. И жгучая обида – чтобы заглушить её, Мэл ухватилась за собственную память. Тянула оттуда всё подряд, даже неприятное, страшное…
– Кто бы мог подумать, что в таком дерьме, как сниженный порог боли, может найтись хоть какой-то плюс… – Мэл шевельнула непослушными, в трещинах и прокусах губами, но была не уверена, что произнесла это вслух. И тут же застыла – рядом кто-то стоял. Торчал уже неизвестно сколько, разглядывая беспомощную пленницу – Мэл мысленно ругнулась тому, насколько неуверенно ловила чужое присутствие. Эмоции вкривь и вкось – то ли любопытство, то ли…
Мэл поперхнулась вдохом, когда её вдруг схватили за всё ещё распахнутые борта комбинезона и дёрнули куда-то вперёд. Запоздало сообразив, что происходит, она попыталась упереться, зацепиться подошвами хоть за что-то на полу, но её встряхнули ещё раз, обдали перегарным дыханием лицо и шею. Последний рывок потревожил плечевые суставы, которые, казалось, готовы были рассыпаться, и Мэл замутило с такой силой, что едва прояснившееся сознание чуть не рухнуло обратно в темноту.
– Стоять, блядь! Это моя добыча! – гаркнули вдруг поодаль голосом главаря, перекрыв невнятные полупьяные матюки того, кто решил, кажется, пощупать для начала бесхозную пленницу. Затем раздался характерный щелчок, и тут же грохнул выстрел, всколыхнув видение: Мэл в отцовском тире с музейной «береттой» раз в десять старше её самой. Стрельбой без наушников всегда проще было заглушить злость после очередной задушевной беседы со стариком Хартом. А ярость, пойманную только что, не заглушил даже туман бессилия.
Поднять веки оказалось так же трудно, как и дышать, но Мэл всё же это сделала. Что называется, вовремя: то ли на самом деле жутко медленно, то ли так шутили измученные чувства, но тело с месивом вместо верхней части головы заваливалось прямо на неё. В конце концов упало в полушаге, выплеснув из развороченного черепа на штаны её комбеза кашицу, что в свете похожего на красноватое блюдце фонаря выглядела совсем уж бурой. Надо же, а ведь уже вечер. Заросли справа частично погрузились в дрожащий отблесками полумрак, всё, что над головой, съела полная темнота. Красное полотнище слева сделалось похожим по цвету на хорошенько выполосканные внутренности. Прямо как у бедняги-толстяка с кромки прибоя – того, из самого первого ментального контакта. «Объект контакта» не глядя прятал оружие в кобуру, уже без ярости, как будто ничего не произошло, а глаза его странно мерцали из теней на веках, которые в полутьме казались совсем чёрными.
Мэл поймала себя на мысли, что не может выговорить его имя – каждый раз презрительно кривится, когда на ум приходит это странное сочетание звуков. Такое же нелепое и дикое, как и это место, где люди вот так запросто стреляют даже в товарища, или делают ещё чего похуже – то, что она уже выловила из чужой памяти. Тут же дурманят себя всем, что попадётся под руку – алкоголем, но чаще другими веществами, позаковыристей, – вот как этот, хренов предводитель. Пристрелил – и тут же почти спокоен, только источает предвкушение, как обильный пот из своего блестящего бронзового тела. Острее пота пахли полутона ненависти, от которых восприятие трещало, как древний счётчик Гейгера в эпицентре излучения. А когда эта ненависть вступала в резонанс с собственными чувствами Мэл, перед глазами у неё снова темнело. Или это у круглого фонаря толпились стаями насекомые, создавая эффект постоянной пульсации светотеней, – непонятно. Да и неважно, потому что главарь, наклонив башку с ирокезом, скользнул к пленнице неслышным плавным шагом, чуть наклоняясь, чтобы заглянуть в лицо, которое она попыталась спрятать за задранным кверху плечом.
Почти осязаемого взгляда оказалось не избежать, а от близости разгорячённого тела сделалось ещё жарче. Навалились вдруг запахи: что-то сладковатое, растительное, испарения от нагретой за день древесины, вонь то ли нечистот, то ли гнили. Наверняка ещё удар током не прошёл бесследно в смысле реакции мочевого пузыря…, но вот об этом лучше было вообще не думать. Достаточно тяжкого металлического духа, что источало тело под ногами.
Шумный вдох и выдох рывками, похожими на дурацкое хихиканье. Слова, произнесение которых должно было дать несколько дополнительных секунд. Сосредоточиться, когда же получится сосредоточиться? Чтобы показать ему: она не станет ни «никем», ни «добычей»…
– Зря я… напрягалась. Такой командир… сам свой… сброд перестреляет… – Показалось: почти нащупала. Почти поймала невидимыми пальцами «проводок» – причинить хоть какой-то вред. Вынудить ударить в ответ и, может быть, прервать затянувшийся «равный обмен». Откуда пират сдёрнул тонкий кожаный ремень задохнувшаяся от напряжения Мэл не заметила – кажется, принёс на плече. Как есть, уже застёгнутым на манер петли, в которую сноровисто и ловко продел голову пленницы.
– Да у тебя силёнок-то нихуя… – голос его завибрировал рыком огромного кота, а потом он дёрнул ремень. Намотал на крупную ладонь, потянул… Если «проводок» и правда нащупался, выскользнул он тут же, – Мэл забилась, пытаясь поймать ускользающее дыхание, но ремень затягивался всё сильней, выжимая беспомощное сипение. Пират, впрочем, слишком резких движений не делал, будто не желал слишком быстро пережать сосуды или сломать трахею, а только сдавливал – медленно, постепенно.
– …мелкий должок перед основной программой… – осклабился он напоследок, заметив, очевидно, что глаза жертвы уже закатываются, светлея белками меж дрожащих век. А Мэл уже ничего и не видела – чёрным туманом вокруг сгущалась темнота, а в центре только фонарь-плошка ещё распухал до размеров красного гиганта, а потом и до сверхновой. Наконец он взорвался, а вслед за ним взорвалось и что-то в груди, кажется, едва не выломав изнутри рёбра.
***
– …кого это ты приволок, и где пропадал?
Рёбра, кажется, были на месте, вполне целые. Не взрывался и фонарь – угадывался на прежнем месте красноватым пятном, расплывался в склеивших ресницы рефлекторных слезах. Больше того: долбаный кусок гибкой кожи не сдавливал больше горло, а расслабленно висел, перекинутый через шею. Да и времени прошло, наверное, совсем немного, потому что труп так и темнел у ног бесформенной грудой. Разве что у лица появилось какое-то насекомое существо, на удивление одно, довольно крупное, как будто кусачую мелочь отпугивала не смытая водой жирная плёнка сажи на коже. Кажется, тварь походила на бабочку, хотя Мэл могла ошибиться, слушая дробный шелест крылышек, едва шевелящих душный воздух. Да, ещё зудели два голоса, один из которых был совсем незнакомым, а второй принадлежал главарю… Ваасу.