Ненависть серой занавесью перекрыла солнечный свет, застила кольцо горных зубцов, дым от костра, чёрным столбом подпирающий пронзительно-голубое небо. Чувство с неясной целью и адресатами – хотя вот же он, главарь, стоит за спиной, ухмыляется, будто пожирая эмоции жертв. Как он там говорил? Никогда ничего не меняется? Конечно, нет, особенно такие вот дикари, как он сам. Разница только в транспорте, оружии, а деньги за пленников бандиты любили во все времена. За людей, как за скот, – и Эмили уже почти продали. Ничего не поделаешь, как не сломаешь пальцами гладкий бамбуковый ствол.
Солнце, кажется, всё-таки проплавило череп насквозь, запустив в мозг бредовую идею-видение: оттолкнуть главаря, выдернуть колышек, запирающий клетку… Интересно, через сколько секунд двое соглядатаев мистера Хойта, приставленные к потенциально ценному «экземпляру», откроют огонь? И почему тело совсем отказывается повиноваться, как будто его придавило многократной перегрузкой при ускорении?
Пальцы совсем побелели, когда Мэл до боли сдавила поперечный прут клетки. Наверно, в некоторых случаях тело просто настолько умнее мозга, что вынудить его совершить самоубийство невозможно. Пленница всё так же бормотала и слабо озиралась, как мелкий зверёк из норы, – глупая девчонка, которая вляпалась по самое «не могу». В это дерьмо, которым заправляет Ваас Монтенегро.
– Ты сейчас удивить меня пытаешься? Даже не надейся, не выйдет, – глядя прямо перед собой, зло отчеканила Мэл.
– Что стало со второй шлюхой? – Казалось, он её не слышал, но только казалось. И Мэл не бралась определить, что именно улавливает под аккомпанемент его лающего смеха. Чужие эмоции смешивались в один жгучий клубок, разобраться в котором было невозможно.
Собственные чувства отключались одно за другим, по мере того как палящее солнце смещалось на небосклоне, минуту за минутой отсчитывая час. Точнее Мэл сказать не могла. Слепо щурясь, обнаружила, что отвыкла от дневного света, как лабораторная крыса, которую держали в полумраке. С молчаливым согласием выслушала новость: «его величество» мистер Хойт Волкер назначил «аудиенцию» с минуты на минуту. Зло пошутила над Бенджамином, заявив, что перед встречей с «боссом» должна выглядеть подобающе. В ответ услышала грустно-презрительное:
– Уже и «босс»…
Только плечами пожала, осторожно, опасаясь резких движений и внезапной боли. И сейчас пересекала полоску пляжа, глядя прямо перед собой, а по бокам песок деловито месили тяжёлыми ботинками двое наёмников-охранников. Ну ещё Ваас – куда же без него – прямо за спиной, как личная тень. Настоящие тени уже почти исчезли, ослепительно-белый песок лениво лизали слабые волны. Тоже ослепительные, цвета бледного сапфира, – тут бы даже засмотреться с непривычки, если бы не портило всё уродливое судно, торчащее на якоре в небольшом отдалении. Будто огромная угловатая каракатица из морских глубин поднялась да так и покачивалась лениво на поверхности, в ожидании чего-то. Может, такое чудище и выбило огромную дыру в стене вон той штуки, то ли маяка, то ли ещё чего, вон там, на мысу? Своими щупальцами, с силой выпростав их из воды.
Прибой с бульканьем колотился о большую лодку, дико похожую на ту, из памяти Эмили, – и тоже оранжевую. Будто нарочно, от кого-то долетела мысль: на этой же лодке второй ходкой в чрево каракатицы привезут и девушку… несчастную рыжую дуру.
– Пошла. Или ножки промочить боишься? – Тычок в спину – понятно, от кого. Мэл сообразила, что замешкалась и, двигаясь механически, перешагнула через борт. Дно лодки оказалось жёстким, негнущимся – от неожиданности Мэл покачнулась. Скользнула взглядом по главарю, скривила губы в усмешке: сброд его сторонился «ведьмы», бросая косые, почти суеверные взгляды, но к нему самому это явно не относилось. Прямо открытие, вроде бы пугающее, но сердце только слабо трепыхнулось в груди.
Сердце трепыхнулось сильнее, когда, заглушив ревущий мотор, лодка мягко ткнулась в бок «каракатицы». Можно подумать, издохшей – на зелёном трупными пятнами проступала рыжина коррозии, но в чреве что-то урчало – очевидно, силовая установка на холостом ходу. А в сапфировой воде, чуть затемнённой тенью от борта, чудилось движение – нечто торпедообразное бесшумно скользило в глубине. «Пророчица хренова…» – Мэл вспомнила, как в бассейне на станции ей виделись акулы. И Эбби, упав в ночное море, наверняка стала добычей этих тварей… впрочем, неизвестно, которой из сестёр сейчас хуже.
Рыжая от ржавчины настройка как-то сама собой выросла над головой, хотя Мэл, казалось, только-только начинала подъём по трапу. Потом, кажется, шагала по деревянному настилу, чувствуя дрожь под ногами, – будто чудище всхрапывало во сне. Сквозь расплавленное золото солнечного света по ходу вырисовывались палубные механизмы, ящики, прожектора, пулемётная установка. Каким-то чудом преодолев высокий железный порог, Мэл поспешно вцепилась в какую-то ручку на переборке – впереди были ступеньки вниз, в чрево «каракатицы». Дальше – коридор, узкий и не слишком длинный, дверь, облупленная и визгливая, ещё один порог. Механическое уханье неживого сердца – вроде бы ещё ближе – и небольшое помещение, будто желудок, в котором монстр перемалывает добычу.
Наверно, это можно было назвать каютой. Солнце, всеобъемлющее снаружи, здесь только косо падало сквозь почти прямоугольный иллюминатор, теряя лучи в серой, как плесень, тени внизу. Плесневым сумраком припорошило и лампу, что торчала под низким потолком слева от входа, забранная решёткой. Кажется, тут даже свет могли посадить в клетку. К тому же в жарком воздухе висел дым, закручивался причудливыми дугами, резал глаза.
– Босс, эта сука на такое способна… – начал главарь предупреждающе. Да как бы не заискивающе – Мэл ощутила укол изумления. Будто зверь на поводке дрессировщика: тычется в ладонь вроде виновато, но глядит исподлобья. Образ растаял в молчании и дыму сигары – именно эта штуковина тлела в узкой сухощавой ладони, зажатая длинными пальцами. Мэл прищурилась, стараясь видеть хоть что-то, кроме фигуры на стуле, за преградой простого металлического стола. Ещё два человека. Чёрные провалы стволов, заключённые в кольца пеньки мушек, слабо мерцающие зеркальца прицелов. Натянутые струнки готовности – лишь только босс, расслабленный внешне, соизволит чего-то, кроме как лениво положить в пепельницу своё дымящее курево.
– Как тебя зовут? – Хойт чуть подался вперёд – респектабельный человек в костюме. Тусклый блеск цепочки на его шее и бляшки часов на левом запястье заставил Мэл болезненно прищуриться. Неподвижность давила на плечи, впивалась в позвоночник между лопатками, но шевелиться явно не стоило. Только тяжело упереться бёдрами в край стола, который даже не пошатнулся, скорее всего привинченный к палубе.
– Мэллори, – Мэл едва шевельнула губами. Дым оседал на языке тяжёлым горьковатым привкусом. Отец тоже никогда не гасил сигару. И от устаревшей привычки не желал избавляться, будто в насмешку над всей новейшей медициной, только перед важными партнёрами держался. Но не перед детьми – они и так получали слишком много.
«Просто представь, что говоришь с отцом». Со стариком Мейсоном, таким же вот худощавым типом – разве что чуть повыше. Главное: глаза у обоих отливают металлом, зрачки светятся, как у водной рептилии, если ночью на неё направить фонарь. Твари с холодной кровью – в чёрной воде колода колодой, пока не бросится молниеносно, чтобы сожрать.