- Ветта, - как бы между прочим спросила я, - а вы, случайно, не знаете, где здесь достать девичий стыд? Телег этак двадцать...
Недоделанный круглоухий заяц смотрел на меня с явным непониманием.
***
От Ветты я вышла, чувствуя себя тряпочкой - хотелось просто упасть и ничего не делать. Никак я от себя не ожидала, что разговор на родном языке дастся мне настолько тяжело. Даже мысли приходили ко мне на истском, и стыд сжимал мое горло, не позволяя выговорить певучие ястрадские слова.
Кажется, эта страна проникла в мою кровь и отравила ее... Как теперь мне называть себя ястрадкой?
Ладно, может, если я чаще буду говорить с Веттой и Ильки, я вспомню. А там и вернуться будет можно.
Здорово было бы разбогатеть и отправиться в путешествие. Кроме Травячек и Литеча я и не видела ничего, что уж говорить о странах, из которых отец когда-то привозил тончайший фарфор и разрисованные бусины для мамы. Южные торговцы на ярмарках жаловались на дикий холод в Литече и рассказывали, что женщины на островах ходят чуть ли не в чем мать родила, а северяне изнывали от литечской жары и говорили, что в их краях солнце месяцами прячется за горизонтом, а ночью небо горит зелеными огнями. Врут, наверное, но так складно, что поневоле веришь.
Дел на сегодня оставалось не так уж и много - я планировала только зайти к ювелиру за заказанными инструментами да прикупить чего-нибудь на ужин, пока торговые ряды не закрылись. Кому охота торговать по такой жаре...
Трость в очередной раз соскользнула с гладкого булыжника, и я едва удержалась на ногах. Честное слово, уж лучше бы совсем не мостили... Ругая неаккуратно уложенные камни на чем свет стоит, я выбралась на шумную центральную площадь перед храмом. Не стоило, наверное, этого делать, но каждый шаг по более пустынным улицам мог закончиться для меня крайне неприятной встречей камня с головой.
«Что-то много народу для послеобеденного времени...» - с досадой отметила я, поплотнее укутывая нос и рот краями платка.
Нет, все же надо пойти другим путем, кажется, у той толстухи на шее следы лихорадки. Или это грязь? А у того мужичка что под рукавом только что мелькнуло? Кажется, кто-то рядом кашляет. Да сколько же вас тут? Откуда столько больных, почему они все гуляют вместе и заражают друг друга? Почему никто не понимает?
У меня зазвенело в ушах, на лбу выступила испарина. Бежать отсюда, скорее бежать, пока я не заразилась...
Я плотнее прижала тонкую ткань к лицу. Еще никогда раньше я не была так благодарна истскому обычаю упаковывания женщин в платки.
Та девочка выглядит совсем плохо, зачем ее вытащили на улицу?
Мои пальцы дрожали. Я шла практически наощупь, настолько быстро, насколько могла.
- Эй, пьяная, что ли? Эй! Девка! Девка!
Трость выскользнула у меня из рук.
***
За те две минуты, которые я провела без сознания, у меня успели уволочь кошелек, подаренную Вальвесом трость и правый башмак. Унесли бы и левый, кое-как компенсирующий недостаточную длину ноги, но он был примотан к конечности намертво.
Почему-то я даже не расстроилась, то ли еще не пришла в себя полностью, то ли до конца не верила в произошедшее. Над моей головой на фоне облаков со скрипом покачивалось деревянное ведерко. По дну лениво ползла яркая божья коровка. Отлично, просто прекрасно, стараниями какого-то идиота я валяюсь в луже на площади с надеждой, что в ведре была вода, а не помои. А ведь только утром радовалась, что в кои-то веки надела чистое платье...
- Ну, чего разлеглась? - прикрикнул мой спаситель и почти нежно пнул меня в бок. Я медленно села и откинула с лица мокрые волосы, выпроставшиеся из смытого водой платка.
- Тьфу, еще и вражья баба... Ну ничего, наши вам вот покажут еще, шлюхам подзаборным...
Все понятно. Решил благородный рыцарь спасти прекрасную даму, а дама-то не той масти оказалась. Впрочем, “рыцарь” и сам не особенно отличался аристократичностью профиля, а добрая половина его правой щеки горела маковым цветом и нещадно шелушилась.
- Спасибо, - буркнула я, - если отнесешь в храм, выведу тебе эту дрянь на роже.
- А не брешешь? - тут же заинтересовался паренек.
- Да ты что, как же я тогда бы в храм пошла? Ежель я совру, Хранитель меня опа - и молоньей по самой маковке!
Рыцарь согласился, что “молоньей по самой маковке” - это весьма справедливое наказание для врунов, и на всякий случай произнес коротенькую молитву. Затем он поднял меня на спину и тяжело зашагал в сторону ворот, украшенных коваными “птичьими лапками”.