Этот вариант меня устраивал, правда, подсчитав в уме расстояние, я пришла к выводу, что до границы еще не менее двух-трех дней пути. Значит, отсюда есть более удобное сообщение с Ястрадом, скорее всего, по пограничной реке Ленивке. А тот ручей... Какой-то из притоков.
Вот я и определилась со своим местоположением. Я на севере Ленивки, в паре дней от Травячек вниз по течению. Эта деревенька находится рядом с землями, которые уже несколько веков переходит из одних рук в другие, неудивительно, что здесь так много метисов. Получается, у меня есть шанс вернуться в родные места, разве что реку надо как-то пересечь, но и этот вопрос вполне можно решить, только денег подзаработать.
Что я буду делать в родных местах, я еще не успела решить, да и к чему? Если там остался в живых кто-нибудь, кто меня знает, мне наверняка помогут. Эта мысль моментально подняла мне настроение.
- Ота!
Рыжий, который нес меня последний час, остановился у малопримечательного домишки за покосившимся забором. Во дворе грустная худая коровенка ощипывала нижние листочки с корявой яблони, усыпанной крошечными, размером с вишню, яблочками.
Меня аккуратно внесли через заднюю калитку и сгрузили в стожок сена у гнилого сарая. Коровенка недовольно взмыкнула, но от яблони не оторвалась.
- Прикройся вон, срам один, - Рыжий снял с сушильной веревки какую-то серую тряпку и перебросил мне.
- А нечего было ножи распускать, - прошипела я в ответ. Тряпка при ближайшем рассмотрении оказалась когда-то белой мужской рубахой и доходила мне до колен, обнажая мою увечную левую ногу. Ну и пусть, будет всяких озабоченных отпугивать. Я освободилась от лохмотьев и нырнула в рубаху, довольно отметив, что небольшой отдых на плечах Блондина и Рыжего пошел мне на пользу, и двигаться стало намного легче.
Воротник был слишком широк, а рукава - слишком длинны, но я была рада и этому. В последнее время одежда на мне просто горела, а потерянным тростям я уже окончательно счет потеряла. Вот где, спрашивается, мой посох с медвежьей полянки? Хотя без особого башмака, прибавляющего моей ноге длины, смысла в трости все равно не было. Я мрачно добавила в свой список необходимого одежду, желательно ястрадскую, с шароварами, и костыль.
- Вот Красавица, - Лысый гордо указал в сторону задумавшейся коровы, - что-то невеселая ходит, и молоко у нее горькое стало. Может, придумаешь чего, раз ты лекарь. Или врешь?
- Я, вообще-то, больше по людям... - я замялась. Коров мне лечить еще не приходилось. Да и с людьми, если так уж подумать, не слишком успела поработать.
- Разницы-то? - поинтересовался Блондин, пристально наблюдая, как я сооружаю из разрезанного пояса старого платья пояс для рубахи. Отвращения в его взгляде я больше не замечала. Это-то меня и настораживало.
- Для тебя, кажется, точно никакой, - пробормотала я сквозь зубы.
- Чего сказала?
- Ничего, ничего... Помоги подняться.
Корову я не впечатлила. Подлое животное даже взглядом меня не удостоило, а вот хлестнуть хвостом - это пожалуйста. Осмотреть корову мне кое-как удалось, несмотря на полное у нее отсутствие желания взаимодействовать. Однако никаких признаков какого-либо недуга мне найти не удалось, разве что худобу, причем я не была уверена в ее болезненной природе.
- А вы ее кормите? - спросила я без особой надежды на успех.
- А вон! - Лысый кивнул куда-то за сарай, - яма силосная. Только плохо ест.
В силосной яме, к которой Лысый любезно меня проводил, обнаружились длинные полые стебли, широкие резные листья и здоровенные корзинки из мелких белых цветочков, каждая размером с мою голову. Запах от них исходил премерзкий, но очень знакомый, эта дрянь росла практически повсеместно и душила полезные травы везде, где бы ни вылезла.
- Ну и кому, - я вздохнула, - пришло в голову кормить скотину жгучей корзинкой?
Рыжий виновато почесал затылок.
- Дык... Жрала ж. А они вон какие, повыше меня будут. Все дешевле, чем на выпас гонять, эти-то я сам наломаю. Жжется, правда, зараза...
- Руки покажи.
Так я и думала. Ладони Рыжего сплошь были покрыты шрамами и свежими ожогами от жгучих корзинок, коварный сок которых жег не сразу, а по прошествии некоторого времени. Как выяснилось, Рыжий и рад бы сходить к местному знахарю, да только знахарь не просто был бесполезным, но еще и этой весной приказал долго жить, оставив после себя провонявшуюся лачугу, обвешанную вениками, корову, которую к Лысый с семейством прибрали к рукам, да дурную девчонку, то ли дочь, то ли просто приблудившуюся, которая вскоре ушла в лес, да там и сгинула. Местные жители, по-видимому, побаивавшиеся знахаря и колдовства, вызвали из города Наставников, которые, недолго думая, изрисовали избушку “птичьими лапками”, приказали ее сжечь. До этого ни у кого руки так и не дошли, так как знахарь, будучи еще живым, во-первых, пообещал страшных проклятий тому, кто его дом хоть пальцем тронет, а во-вторых, соседям знахаря не слишком понравилась идея пожара в непосредственной близости. Большую часть имущества, конечно, растащили, но “траву колдовскую” и “котлы ведьмачьи” трогать не стали.