Последние полтора года были лучшими в моей жизни, и, хотя ты мне наверняка не поверишь, я по-прежнему тебя люблю. Но наши отношения стали почему-то чересчур спокойными, чересчур предсказуемыми. Мне кажется, я знаю, как пройдут ближайшие тридцать лет, и это меня страшит.
Тебе будет нелегко, я понимаю. И мне, поверь, тоже нелегко. Вот почему я не посмела дождаться тебя и сказать тебе все сама - ты сумел бы отговорить меня, и я бы осталась. А в конечном итоге это обернулось бы только бедой для нас обоих. Умоляю тебя, не испытывай ко мне ненависти".
Огорошенный, он огляделся. Нет, она не могла уехать, убеждал он себя. Принадлежащие ей вещи: кульман, планшет, картотека, картины и книги - все на своих местах.
Письмо это - шутка. Ужасно глупая, но тем не менее шутка.
В отчаянии он кинулся к подножию лестницы, выкрикивая ее имя, а когда никто не отозвался, взбежал наверх и распахнул дверь в спальню.
В комнате стояла несусветная жара, но в остальном все было так, как и до его отъезда. И в ванной тоже. На стене висел белый махровый халат Клэр и ее купальная шапочка. А где другие ее вещи?
Он вернулся в спальню и раздвинул дверцы шкафа. Внизу стояли ее сапоги и несколько пар туфель, но большинство вешалок пустовало.
Чуть не плача, он отступил, наткнулся на кровать, сел и достал сигарету. Не может быть, она не могла уйти - во всяком случае, не так, тайком. А может, могла? По правде говоря, перед его отъездом Клэр вела себя довольно странно.
Заметив, что зажег сигарету с фильтра, он потушил ее и принялся снова читать письмо. "Прости меня, что я так поступаю, но я решила уехать, побыть некоторое время одна и обо всем как следует подумать".
Он почувствовал, что начинает злиться. Дураком она его считает, что ли? Целые две недели она была одна, могла за это время думать сколько душе угодно.
А может, существует другой мужчина? Правильно. Вот чем все объясняется. Смахнув со щек слезы, Майкл повернулся и начал тупо разглядывать кровать. Неужто они спали здесь? Он со злобой сдернул покрывало, но простыни оказались безукоризненно белыми, как только что выпавший снег.
Ничего это не доказывает, решил он. Может, она его сюда и не приводила. Что она, проститутка, что ли?
С лицом, окаменевшим от еле сдерживаемого гнева, Майкл опять подошел к шкафу и начал шарить в карманах оставшейся одежды. Должно же быть хоть что-то, что даст ключ к разгадке случившегося: написанный на клочке бумаги номер телефона, какая-нибудь записка. Но кроме двух мелких монет и автобусного билета, он ничего не нашел.
Он спустился вниз и там продолжал свои лихорадочные поиски. Хотя чековая и сберегательная книжки и паспорт Клэр отсутствовали, все остальное вроде было на месте. Она оставила свою записную книжку и, что еще удивительнее, альбом, в котором хранила образцы своих работ.
Трясущимися руками он налил себе коньяку и выпил. Нужно собраться с мыслями и все как следует обдумать. Если она уехала из Лондона, то, чтобы получить работу, ей обязательно понадобится альбом с образцами. Почему же она не взяла его с собой?
Означает ли это, что она уехала на время или просто позабыла альбом в спешке? Скорее, позабыла, решил он. В таком случае завтра он прежде всего сменит замки. Тогда, если ей что-нибудь понадобится, она вынуждена будет, черт побери, сначала обратиться к нему.
И тут он вдруг осознал полную невероятность случившегося. Если бы пятнадцать минут назад кто-нибудь сказал ему, что он задумает сменить замки, он рассмеялся бы ему в лицо. Не может быть, заявил бы он. Они слишком уважают друг друга. Разумеется, теоретически не исключено, что любой из них может встретить человека, который больше понравится, но, если такое произойдет, они поведут себя как люди цивилизованные. Они ведь не просто влюблены, они любят. А это большая разница, считал Майкл. Любовь - это полное физическое и духовное слияние, а быть влюбленным - это чуть больше, чем мимолетное увлечение, folie a deux*, когда двое удовлетворяют мечты и фантазии друг друга.
______________
* Безумие вдвоем (франц.).
Что ж, с горечью подумал он, все происшедшее лишь показывает, насколько человек может заблуждаться.
Он встал, завернул кран, из которого капала вода, и принялся открывать окна. С улицы доносились голоса, отчего он еще больше ощущал свое одиночество. К тому времени, когда все окна были открыты, он уже отказался от мысли сменить замки. Если она ведет себя как последняя идиотка, то это еще не значит, что и ему следует поступать так же.
Но что же дальше? "Позвоню ее приятельницам", - решил он. Хоть одна из них должна же знать, что произошло.
Он налил себе еще коньяку и почти час обзванивал ее подруг. Никто из них ничего не знал.
Сгустились сумерки. Голода он не ощущал, но решил, что пора поесть. Он прошел в кухню, зажег свет. В холодильнике лежал сыр, а также ветчина в запечатанном пакете, но хлеб заплесневел. Он хотел было бросить его в мусорный бачок, как вдруг вспомнил: мусорщики бастуют. Он прочел об этом в газете дня два назад. Если бы Клэр не хотела, чтобы что-то компрометирующее ее попалось ему на глаза, она выбросила бы это в мусорный контейнер, надеясь, что к его возвращению контейнер опорожнят.
Он вышел во двор и снял крышку с мусорного контейнера. Как и следовало ожидать, контейнер был полон. Однако уже почти стемнело, ничего не разглядеть. Он приволок со двора контейнер и, разложив на полу кухни газеты, перевернул его. А потом, стараясь не дышать глубоко, начал копаться в мусоре.
Он уже почти решил, что даром теряет время, как вдруг среди яичной скорлупы, пакетиков из-под чая и рваных колготок наткнулся на конверт из Института профилактической медицины.
О чем, черт побери, сообщал ей Институт профилактической медицины? Он лихорадочно занялся поисками письма. Нашел один клочок, потом другой. Вскоре таких клочков набралось достаточно, чтобы Майкл мог получить ответ на свой вопрос: в письме подтверждалось, что прием, на который записалась Клэр, состоится... а дальше был указан день, когда он улетал в Ирландию.
Наконец-то все разъяснилось. Обследование показало, что она больна, может даже смертельно. (Первое, что пришло ему в голову, была почему-то болезнь Ходжкина.) Значит, она уехала, чтобы не быть ему в тягость.