С первого класса Паулина участвовала в художественной самодеятельности, уделяя порой этому гораздо больше внимания, чем непосредственно учебе. Родители не возражали — ребенок действительно добивался некоторых успехов на этом поприще, так зачем же отрывать ее от любимого занятия, сулившего в скором будущем славу и немалые деньги? Ради сомнительного счастья в подробностях узнать тонкости вегетативного размножения многолетних растений?
Единственное, на чем настаивали родители — чтобы дочь не пропускала занятия в музыкальной школе. Во-первых, школа эта не была, как общеобразовательная, бесплатной, и родителям приходилось выкладывать за нее двадцать пять рублей ежемесячно. А во-вторых, как раз музыка ей в жизни очень пригодится, а потому учиться Паулина должна на совесть.
После десятилетки девушке оставалась одна дорога — в консерваторию. Нельзя сказать, что поступила она туда с легкостью — отнюдь. Оказалось, не одна Паулина наделена от природы музыкальными способностями. Однако к тому времени она обладала несметным количеством почетных грамот и кое-каких наград областного и регионального уровня, что не могло не сыграть ей на руку, и девочка вполне закономерно стала студенткой консерватории.
А вот отличницей ей стать не удалось: простенькие, зато модные песенки в стиле 'Оранжевое небо' здесь не котировались — более того, были строжайше запрещены. Студентов здесь учили 'красивому, доброму, вечному', то есть классике.
В этом вкусы студентки и преподавателей диаметрально расходились: Паулине категорически не нравились бессмертные классические творения а-ля 'Подорожная', где 'Веселится и ликует весь народ', потому что 'Поезд мчи-и-тся, мчится по-о-езд, мчится по-ооооооооооо-езд'.
К счастью для Паулины, ее заметили на одном из капустников в родной консерватории, и пригласили выступить в сборном концерте. Симпатичную девчушку зритель принял с благосклонностью, а потому приглашать ее стали все чаще. Руководству консерватории это совсем не понравилось, и она вынуждена была уйти в академический отпуск. Впрочем, такие мелочи девушку не напугали: теперь она могла позволить себе полностью отдаться любимому жанру эстрадной песни без боязни накликать гнев преподавателей. И постепенно зритель всего Советского Союза запомнил имя хорошенькой певички: Паулина Видовская.
Карьера юной артистки эстрады поднималась по спирали: не слишком круто, зато только в гору. Появилось море поклонников. Стоит ли говорить, что слава очень легко вскружила ей голову. Чуть не каждый вечер ее приглашали то в ресторан, то на вечеринку. И везде поклонники, цветы, шампанское. А шампанское такое вкусное, такое колючее, и так легко, так весело становилось после пары-тройки фужеров…
Надо сказать, организм Паулины к шампанскому относился не совсем адекватно. Больше того — с изрядной долей подлости. То, что другим — веселье, для Паулины имело гораздо более серьезные последствия. Если после одного-двух бокалов она чувствовала приятное опьянение, то после третьего впадала в состояние полной амнезии. Не падала в обморок, не умирала от алкогольного отравления, но становилась кем-то другим. Сейчас такое состояние называют коротким емким выражением 'крышу снесло', во времена же молодости Паулины просто многозначительно вертели пальцем у виска.
Наутро после вечеринок Паулине иногда рассказывали о безобразном поведении накануне, однако она наотрез отказывалась верить таким россказням. Глупости, разве она, воспитанная и положительная девушка, могла себе позволить в присутствии чужих людей задрать юбку, покрутить аппетитной попкой и в завершение импровизированного концерта громко пукнуть?! Сама-то знала, что от шампанского ее в самом деле пучит, но это ведь ее маленький секрет. Не могла же она делать это привселюдно?! Не могла. Значит, чушь. Наглая, бессовестная клевета!
Завидуют, они все ей просто завидуют. И эта грязь, эта ложь — ни что иное, как месть недругов за ее славу, за ее достижения, за ее великолепные певческие данные и невероятную красоту. Вместо того, чтобы сделать выводы о том, что алкоголь и Паулина — понятия несовместимые, она без сожаления расставалась с бывшими друзьями, осмелившимися сказать ей правду.
Разгульная жизнь продолжалась. Все чаще Паулину приглашали не в ресторан или клуб, а на частные вечеринки, устраивавшиеся на квартирах или подмосковных дачах. Там она чувствовала себя настоящей звездой: ее появление в разгар вечеринки вызывало такой восторг гостей, что сердце девушки умывалось медом. Еще больше радовалась она тому, что является единственной дамой в коллективе, а стало быть, конкуренции за мужское внимание не будет.
И правда — фужеры с шампанским протягивали со всех сторон. Паулина с наслаждением утоляла жажду, щебетала пташкой, танцевала то с одним кавалером, то с другим, после чего словно проваливалась в небытие и просыпалась лишь утром, обычно с кем-то из многочисленных гостей.
Это ее не слишком пугало, даже не печалило: ах, подумаешь! На дворе конец семидесятых, сексуальная революция в самом разгаре. Скромность может украшать только ту девушку, у которой нет других украшений.
Однажды после очередной пирушки она проснулась рядом с незнакомым мужчиной. К такому повороту Паулине не привыкать. Улыбнулась приветливо: здравствуй, парень! я — Паулина, а ты кто?
В отличие от предыдущих коллег по пробуждению, этот был хмур и определенно зол. Вместо привычных комплиментов в свой адрес она услышала:
— Все, девочка, кончилась твоя жизнь разгульная. Не могу я на это смотреть. Поедешь со мной — это вопрос решенный.
Она пыталась брыкаться и отнекиваться, однако незнакомец взвалил ее на плечо, как мешок с картошкой, и под насмешливым взглядом хозяина квартиры пронес к выходу.
К счастью, утром зевак было не слишком много, иначе Паулина сгорела бы со стыда — ее таскали на плече, будто багаж. Этот мужлан не опустил ее на землю все время, пока ловил такси. Потом, опять же без тени уважения к ее певческим и прочим талантам, закинул на заднее сиденье, сам уселся туда же, чтоб у нее не возникло желания выпрыгнуть из машины на ходу.
Ехать пришлось далеконько: Москва уж давно позади осталась. А этот мужлан ни слова, ни полслова. Сначала Паулина думала, что он везет ее для продолжения банкета — пока другие не переманили. Ну хорошо, хорошо — она же не возражает! Зачем же так-то, по-свински?!
Однако уж и дачные поселки проехали, а машина все мчится куда-то. Выспрашивать, унижаться — не для Паулины. Она спокойно приняла судьбу. Не в первой, в конце концов. Она Паулина Видовская, ей ничего не страшно!
Вместо продолжения банкета она оказалась в глухой деревне на попечении неразговорчивой старухи. Что за деревня, что за бабка, и как оттуда выбраться — Паулина не знала. Деревушка — не деревушка, так, скорее, забытый хуторок. Из звезды эстрады девушка в одночасье превратилась в пленницу.
Впрочем, с полным основанием назвать это пленом было бы нечестно: никто ее не держал взаперти, никто не охранял. Однако выбраться оттуда без посторонней помощи не удалось: единственная дорога, пересекавшая хуторок, была, скорее, похожа на тропинку и ездили по ней разве что подводы, запряженные старыми клячами, да и те нечасто. Так что деваться пленнице было решительно некуда — не пешком же отправляться на каблуках и в вечернем платье!
Старуха, хозяйка неказистого домика, была то ли глухонемая, то ли не совсем в разуме. Так или иначе, а добиться от нее чего-то вразумительного Паулине не удалось. Хоть плач, хоть кричи — толк один: никакого толку.
А через два бесконечных дня на хуторок наведался давешний приятель Паулины. Впрочем, какой же это приятель, если она даже имени его не знает. А может, просто не помнит. Так, партнер по постели. Обычный, ничем не примечательный партнер.
Имя у партнера оказалось тоже обычное — Николай. Однако поведение его сильно отличалось от нормы, к которой она успела привыкнуть за время недолгой пока еще звездной жизни. Не гордился он знакомством с модной певицей, не восторгался неземной ее красотой, не восхищался замечательной ее, ладненькой фигуркой. Был с нею хмур и даже откровенно груб, немногословен, и уж совсем далек от мысли о комплиментах.