Мама вмешивалась в их разборки, стараясь угомонить разбушевавшегося супруга. Не тут-то было. Во-первых, в пылу борьбы Николай не слишком разбирал, в какую сторону направляет кулак, так что и защитнице иной раз доставалось не меньше Вадика.
А во-вторых… Во-вторых, после ее вмешательства Вадиму было еще хуже. Что физическая боль? Потерпел и забыл. А чудовищное унижение матери было для него самым страшным наказанием.
Полночи мальчик страдал, прислушиваясь уже не просто к скрипу кровати за стеной, а к тяжелому дыханию матери, к тяжким ее вздохам и стонам. И, словно мало было насильнику физических унижений, страшные слова, произнесенные шепотом: 'билять такая!'
Со временем Паулина стала более легкомысленно относиться к безоговорочному табу на спиртное. Не то чтобы собиралась напиваться до поросячьего визга в отсутствие мужа — она же порядочная женщина, разве она может позволить себе нечто компрометирующее? Но уже и не считала чем-то из ряда вон выходящим выпить стаканчик-другой вина — что тут такого крамольного?
Николай ведь сам сказал, что ничего ужасного она в состоянии легкого подпития не вытворяет. Стало быть, бояться ей нечего. Иначе стал бы он ее спаивать? Ведь не то что разрешает — даже заставляет пить время от времени, не заботясь особо, хочется ей этого или нет.
Уж если водочка проходила без особых последствий, то стоило ли опасаться вина? Глупости! Как она вообще могла поверить, что она, Паулина Видовская, вся такая воспитанная и возвышенная, вела себя, как последняя шлюха?
Эх, дура. Ведь сразу поняла, что сплетни вокрун ее имени он же сам и подстроил. Нужно было сбежать от него в первый же день. Не по гарнизонам бы теперь моталась — по заграницам! Жила бы себе в пятизвездочных отелях, красовалась на обложках журналов.
А ее даже не узнает никто! Правда, она и сама не слишком этого хотела: как ни крути, а сплетни были слишком грязными — 'спасибо' мужу. Давно, правда. Но мало ли, вдруг кто страдает хорошей памятью? Вдруг да вспомнят подробности ее сладкой жизни? Поди докажи теперь, что Николай, подонок, выдумал всю эту грязь только ради того, чтобы жениться на ней!
Зато у нее есть Вадик. Значит, можно считать, что жизнь вполне удалась. А что Николай идиот — не такая уж беда. Ему же самому от этого хуже. А Паулина привыкла, как к неизбежному злу. Не так все оказалось страшно, как думалось в начале семейной жизни. Даже любимое шампанское стало более доступным.
Сухой закон для Паулины был нынче отменен как бы наполовину. Мало того, что муж периодически без всякого предлога заставлял ее пить — к этому она уже успела привыкнуть. Теперь даже в гостях он позволял ей немножко расслабиться. К сожалению, без странностей и здесь не обошлось: ладно бы с самого начала застолья позволил ей выпить бокал-другой шампанского, или водочки — почему нет, ведь дома не позволял — заставлял! Так нет же, только когда произносили тост 'На посошок', вспоминал вдруг про Паулину: наливал ей полнехонькую рюмку, 'мужскую' дозу, и сразу уводил домой. Придурок ненормальный! Ведь в конце застолья уже никогда не оставалось шампанского, которое так любила Паулина! Приходилось, как плебейке, хлебать водку. Одна радость — иногда под хорошее настроение он сам покупал шампанское. В такие дни она даже склонна была считать его вполне нормальным человеком. Правда, случались такие радости нечасто.
Но пришел и на ее улицу праздник.
Когда у их приятелей случился юбилей, запланированное, было, мероприятие едва не сорвалось: практически весь мужской состав гарнизона отправился на учения, оставив лишь три смены караула для охраны. Большое гуляние пришлось перенести до возвращения мужчин в родные пенаты.
Однако вечеринка таки состоялась. Пусть не юбилей, а всего лишь его репетиция. Не настоящий праздник — а скромный девичник: нельзя же пропустить торжественную дату? Через неделю, когда мужчины вернутся — это будет уже совсем не то, всего лишь повод для пьянки. Дату нужно отметить день в день. Хоть как-нибудь.
По причине сугубо женского состава гостей хозяйка устроила сладкий стол: шампанское, фрукты, торт. Сидели, щебетали о бабских своих делишках, секретничали.
Паулина была в ударе — за столько лет впервые могла быть самой собой, а не ежиться под колючим взглядом Николая. Резвящиеся пузырьки шампанского баловались теперь не только в хрустальном фужере, но и в ее голове. Она чувствовала себя такой легкой, такой возвышенной! Так вдруг захотелось петь, захотелось всеобщего внимания и восхищения.
Сначала подружки не заметили, что с гостьей творится что-то не то. Подумаешь — стала чуть громче обычного смеяться. Подумаешь — шампанское хлещет, будто лимонад. Ничего страшного, хозяйка подготовилась к празднику на совесть: как-никак — десять лет, как-никак — юбилей, так что шампанского всем хватит.
Но уже скоро из уст Паулины полились странные речи:
— А чего мы, девки, без мужиков-то скучаем? Какого хрена нас тут одних собрали? По каким признакам нас отбирали в это сборище? Я не лесбиянка. Я мужиков люблю, а ваш бабский коллектив оскорбляет мое достоинство. Вы мне на хер не нужны! Может, вам мои прелести и не дают покоя — еще бы, кто откажется от Паулины Видовской? Но я предпочитаю, чтобы меня имели мужики! А вас я в гробу видала в белых тапочках. Извращенки!
За столом воцарилась тишина. Приятельницы уставились на Паулину, словно перед ними сидело внеземное существо.
Плевав на всеобщее внимание, Паулина встала из-за стола. Художественно оттопырив попку, смачно пукнула:
— Это вам от меня приятного аппетита! — ошалело, нездорово заржала, и покинула компанию. — Чао, крошки!
Дома было хорошо. Вадим любил дом. При условии, конечно, что в нем нет отца.
Но сейчас можно было расслабиться — тот уехал на учения, значит, о нем можно не думать, не смотреть на часы в ожидании ежедневной бури. Насколько проще было, когда Вадик был маленьким! Мама заботилась о том, чтобы он пораньше ложился спать и не видел рассерженного бог знает чем отца.
Взрослый парень в восемь часов спать не завалится. А потому теперь сын с отцом виделись дважды в день: утром и вечером. Получал ли от этих встреч удовольствие отец — тайна за семью печатями. Вадиму же эти встречи давали сплошной негатив.
Оставалось удивляться: как мама, его самая замечательная мама в мире, могла выйти замуж за этого урода?!
Думать о том, что, выйди мама за кого-то другого, Вадима могло бы и не быть, или это был бы совсем иной Вадим, думать не хотелось.
Его все устраивало в этой жизни. За исключением отца, конечно. Друзей нет? А зачем ему друзья, если у него есть мама.
Друзья… Вадим не разделял взглядов сверстников. Те могли говорить только о девчонках, и только мерзко. Ну и о стрелялках всяких, боевиках. Вадим не любил такое. Девчонки — глупость. Стрелялки-боевики — грязь. Не было в них ничего красивого.
Красота — это ведь не только женщины. Красивыми могут быть и банальные линии в тетрадке для геометрии, не говоря уж о цветах, деревьях, облаках. А одежда? А обувь? Мебель? Посуда? Да все вокруг может быть красивым — этому его научила мама. Они с ней могли часами разглядывать репродукции картин великих мастеров в тяжелых глянцевых альбомах, посвященных тому или иному художнику. Мама обещала, что когда-нибудь они непременно уедут в Москву, и станут ходить по музеям каждую субботу.
Может, Вадим и нашел бы себе товарища по душе. Но на это требовалось время. А где его взять, если каждые два-три года приходилось переезжать к новому месту службы отца?