Отойдя в сторону, услышала, как Катя говорит бабушке, понизив голос:
– Что ты хочешь, мама, ребёнок алкоголиков и наркоманов.
Я и представить не могла, что отличаюсь от других детей, посмотрела вокруг:
«Где этот ребёнок? Интересно, кого Катя имеет ввиду?»
Не себя я считала другой, а родственников.
Дом наш полнился книгами, они увлекали меня все, без разбору. Несоответствие некоторых произведений детскому возрасту приводило к абракадабре в голове, по ночам придумывались стихи – компоновка в рифму неизвестных слов, сходных по звучанию. Утром Катя заставляла просыпаться, подниматься, идти в школу.
Голова была тяжёлой, тело – вялым. Пока завтракала, бабушка расчёсывала мои волосы, после этого подавала выглаженную форму, несла портфель. Я забывала сменную обувь, физкультурный костюм, теряла учебники, не обращала внимания на замечания учителей.
Однажды, проплакала несколько дней, уговаривая Катю отвезти к дорогим родителям, которые ничего не требуют от детей, не пристают с воспитанием. Почему они забыли обо мне?
Катя вздохнула и согласилась.
В воскресенье, сидя в автобусе, предвкушая долгожданную встречу, мечтала, что не вернусь назад. На площадке первого этажа коммунального дома увидела четыре двери. Одну из них, не запертую, покрытую рваным дерматином с кусками торчащей ваты, открыла передо мной Катя. Крохотная прихожая, кухня.
Красивая мама, качаясь, готовила что-то у газовой плиты, у неё были розовые волосы и халат в жирных пятнах.
Папа, развалившись в кресле, вытянув ноги, смотрел старенький телевизор.
«Кто пришёл…», – мама нелепо развела руки в стороны. Отец лениво повернулся.
Не представляла, каким бывает «гнездо» безумной любви!
Остаться там родной дочери никто не предложил.
– Почему мама не подметает пол? – вопрос к Кате на обратном пути.
– Ты не догадываешься, почему Нина с весны до осени съезжает с вашей комнаты на холодную веранду?
– Не хочет со мной жить.
– По причине того, что комнату превращаешь в квартиру отца.
Обида скривила губы.
«Деточка, ты хотела увидеть родителей, я выполнила твою просьбу, но качество их тебе не гарантировала», – она всегда говорила с ребёнком, как со взрослым человеком, оставляя в голове фразы, будто эпитафии, вытесанные на надгробном камне.
Через несколько месяцев дети познакомились с новым словом: «Разборки». Папа с мамой съехали со своей квартиры, поселились у нас.
Они оказались общительными людьми, друзей принимали в беседке. Слово «приём» звучало в нашем доме, когда к деду приезжали коллеги.
В какой-то день нагрянула милиция, арестовала моих родителей и всех, кого они «принимали». Я удивилась, что мама надела папину куртку. Как потом выяснилось, в карманах были пакетики с наркотиком, папе грозил большой срок при вторичном аресте. Мама спасла любимого.
Уходя, она крикнула:
– Сестра, ты посадила нас и заплатишь за это, ты или дети!
Я подумала:
«Какие дети должны расплачиваться? У Кати один сын, наш брат и гордость – Миша, а мы – мамины дети».
Вечером, около забора, Катя чётко, как на лекции, выделяя каждое слово, говорила человеку с морщинистым, землистым лицом:
– Я… написала… заявление… в милицию, и, если кто-то… из твоих … подельников приблизится к ребятам, его привлекут… Посадят, даже, если вы не причём, потому что была угроза… Молитесь, чтобы с детьми ничего не случилось.
Нам троим было выдано по шилу. Катя научила носить «оружие» в кармане, чтобы не поранить себя.
– Вы всех их знаете в лицо, кричите громко и бейте, не бойтесь. И ещё, без Миши я не разрешаю девочкам выходить на улицу. Четырнадцатилетний Миша нёс ответственность. Вместо игры в футбол с приятелями, провожал сестёр домой.
У деда случился инфаркт в день объявления приговора маме.
Мне исполнилось двенадцать, когда родители вернулись из «отдалённых мест». Пришли, очищенные от наркоты, радостные, держась за руки, предложили прогуляться с ними по парку вокруг озера.
Высокие, красивые. Я шла рядом и чувствовала, какое наслаждение они испытывают от того, что снова вместе. Настоящая любовь.
Довели меня до калитки, и исчезли. Ускользнул мираж надежды на мою с ними общую семью. Оставались больной дед, бабушка и Катя, которая констатировала в полголоса:
– Один раз явились не «обдолбанные», и девочка счастлива.
Мне было известно значение этого слова. Пошла, надув губы, в свою комнату, вспоминая крик мамы о том, что сестра посадила её. Дочь всё ещё была на стороне матери, но обиды ослабляли привязанность.
От бабушки узнала, что решение вызвать милицию принимали дед и Катя, когда окончательно убедились в том, что дом известного учёного превратился в центр распределения дурмана. Хотели избавиться от зятя, не предполагали, что мама накинет на себя его куртку. Дед себе звонка в милицию так и не смог простить.