Переяславский князь сам потребовал этого, и Святослав уступил, тем самым выказывая тому своё расположение.
Хан Кончак, узнав, что князья казнили Кобяка, хотя за прочих пленных ханов согласились взять выкуп, проявил бурную деятельность, стараясь ополчить на русичей всю Степь от Днепра до Дона. Это было трудно, ибо лукоморские половцы обвиняли Кончака в коварстве, утверждая, будто он нарочно промешкал и i ie успел к битве на Орель-реке.
«Кончак желал избавиться от Кобяка, ведь он сам не раз говорил, что двум великим ханам в Степи тесно, — поговаривали в кочевьях. — Теперь Кобяк мёртв, и Кончак призывает ханов мстить русичам за его смерть. Себе отводит роль предводителя».
Лукоморцы после страшного разгрома на Орели не откликнулись на призыв Кончака: многие их ханы и беки томились в плену у русских.
Некоторые ханы приднепровских орд присоединились к Кончаку, так как понимали, что русские дружины пройдут сначала по их кочевьям. Хотя были и такие, кто предпочёл уйти за Южный Буг. Из донских ханов Кончака поддержали его старые соратники Гза и Чилбук.
Русские рати шли по следам половецкого войска, уходившего вглубь степей.
Кончак рассудил так: если в сражении одолеют половцы, то немногие русичи смогут вернуться назад из самого сердца Великой равнины. В случае победы русских князей ханам будет легче спастись, ведь они у себя дома.
На Руси с тревогой ожидали известий от ушедшего войска.
Не смог оставаться в бездействии и Игорь.
— А мы чем хуже, брат, — заявил он Всеволоду. — И мы ратной славы поищем в Поле половецком!
Всеволод с охотой встретил призыв брата.
Игорь вызвал из Рыльска племянника Святослава, посадил на боевого коня старшего сына Владимира.
Семнадцатилетний Святослав Ольгович отменно проявил себя при штурме Глебова, за спинами своих дружинников не прятался. Игорь, желая оказать честь племяннику, отдал ему в дружину многих бывалых дружинников его покойного отца, и в том числе воеводу Бренка. Теперь дружина Святослава была ничуть не слабее Всеволодовой дружины.
Под начало сына Владимира Игорь передал дружину сверстных, составленную из боярских отроков примерно одного возраста с княжичем. Было в этой дружине полсотни юных воинов.
Ефросинья пыталась возражать.
Владимиру всего-то тринадцать лет, куда ему воевать! — говорила она с возмущением. — Мало тебе, что ли, твоих бородачей, что несмышлёных отроков в поход гонишь! Думаешь, большой прок от них будет в битве?
— Молчи, жена! — отвечал Игорь. — Вон у Всеволода молодцы в дружине почти все безусые, а с бывалыми воинами в сече потягаться могут. А почему? Потому что с ранних лет с коня не слазят, с копья вскормлены и под стягами взлелеяны. Моему сыну такие же гридни надобны!
Ушёл Игорь в поход и даже священника с собой не взял, чтоб инок в рясе, еле верхом сидящий, не замедлял движения его небольшого стремительного войска. Повозки он тоже не взял, сказав, что этого добра и у степняков добыть можно.
Оставив Сейм за спиной, Игорь за три дня довёл войско до реки Псёл, за которой простиралось Дикое Поле.
Перейдя Псёл, он дал войску передышку. Тем временем сторожи рассыпались по степи, отыскивая половецкие становища либо следы передвижения крупных орд и куреней. Но дозоры уходили и возвращались ни с чем. Степь вокруг была пуста на многие десятки вёрст.
Игорь собрал военный совет. Он хотел решить, куда повернуть коней: к Северскому Донцу, где находились летние пастбища донских половцев, либо продвигаться к югу наудачу.
Всеволод резонно заметил, что степняки наверняка ушли с Северского Донца ввиду начавшейся войны с русичами. Поэтому вернее идти на юг, где кочуют днепровские половцы, ибо деваться им всё равно некуда. Святослав и Владимир, для которых это был первый поход в дальнюю степь, по неопытности своей посоветовать ничего не могли. Зато оба согласились с тем, что идти нужно туда, где большая вероятность встретить половцев.
Игорь повёл войско на юг.
На шестой день пути дозорные сообщили, что за рекой Мерлом стоят шатры степняков, поблизости пасутся их стада.
Покуда Игоревы дружины искали броды на Мерле, половцы заметили опасность. Четыре сотни всадников преградили путь русичам.
Игорь развернул своё конное войско тремя полками. В центре встал сам со своими новгородцами и сыновней дружиной, на флангах расположил дружины Всеволода и Святослава.
В таком порядке русичи двинулись на степняков.
Половцы сражались яростно, давая возможность своим семьям уйти подальше. Битва после первой решительной сшибки распалась на множество мелких поединков, где всё решало умение каждого воина владеть мечом и копьём. Поскольку русичей было больше, они всюду одерживали верх. Степняки, когда пали их лучшие воины, стали спасаться бегством. Русичи долго преследовали разбитого врага, взяв много, пленных.
Половецкие юрты были пусты. Однако дружинники Всеволода захватили в близлежащей лесистой лощине около полусотни женщин и детей. Были взяты также несколько сот овец и большое стадо степных коров.
Пленные половцы рассказали Игорю, что разграбленный им курень принадлежал беку Обовлы Костуковичу, родственнику хана Тарсука, павшего в битве у Орели-реки. Храбро сражавшийся бек погиб в числе первых от меча Всеволода. Игорь повелел похоронить знатного половца с почестями. На обратную дорогу Игорь потратил больше двух недель.
Гордый своим успехом, вступал он во главе дружины в Новгород-Северский.
Щедро поделившись добычей со Всеволодом и Святославом, Игорь расстался с обоими ещё в Путивле, где задержался на два дня.
Встреча с Вышеславом не доставила Игорю радости. Вышеслав хоть и поздравил друга с победой, но вернуться к нему в дружину отказался.
В октябре стало известно о поражении Кончака от объединённых русских дружин. Семь тысяч степняков было взято в плен, в том числе четыре хана. Самому Кончаку удалось спастись.
Степь затихла.
Половецкие орды теперь не решались зимовать вблизи русских рубежей, уходя на Дон и к Лукоморью.
Святослав Всеволодович вынашивал замысел на следующее лето добраться до самых дальних кочевий степняков, дерзая сравниться славой с Владимиром Мономахом. Об этом киевский князь заводил речь всякий раз, встречаясь с другими князьями.
Глава одиннадцатая
БЕГСТВО КОНЧАКА
Из всех своих советников князь черниговским больше всего ценил боярина Ольстина Олексича.
Годами боярин Ольстин был ровесник Ярославу. Был так же дороден телом и падок на сладострастные утехи. Эти двое любили порой откровенно посудачить наедине о прелестях жён, сестёр и дочерей лучших черниговских мужей.
Окончательно охладев к супруге, располневшем сверх всякой меры, и пресытившись ласками рабыни, Ярослав через Ольстина пытался тайком соблазнять черниговских боярынь и их дочерей. Не брезговал князь и купеческими жёнами, если замечал среди них красавицу.
Ольстин, как и Ярослав, был от природы трусоват и поэтому во всяких делах проявлял величайшую осторожность. На войне никогда не лез на рожон[97], не подставлял грудь под стрелы, безоглядной храбрости и напору предпочитал численный перевес либо удар из засады. Кони у Ольстина всегда были самые лучшие, телохранители самые умелые. Ольстин желал жить долго и не скрывал этого. Он верил в рай, но не верил, что попадёт туда, из-за грехов своих.
Занимаясь сводничеством, Ольстин проявлял большую осторожность, поскольку ему надо было и честь князя не замарать, и самому остаться в тени, и иную гордячку не задеть нескромным предложением. Впрочем, изворотливый ум и льстивая манера общения помогали Ольстину в этом деле. К тому же он неплохо знал женщин, вернее, их слабости.
После того как Ярославу с помощью Ольстина удалось заполучить в свою постель одну неприступную, но очень привлекательную монахиню, тот стал пользоваться безусловным доверием князя.