Разнеженный ласками юной рабыни, Кончак погрузился в сон, вдруг ставший отражением его мечты.
Ему снилось, что он, сидя верхом на коне, в окружении своих сыновей и телохранителей, взирает на то, как из разорённого Киева, из почерневших от Пожара Золотых ворот выходят вереницы русских пленников: мужчин, женщин, детей... Едут повозки, нагруженные доверху всевозможным добром.
А князь Святослав Всеволодович, стоя на коленях копыт Кончакова коня, покорно ожидает своей участи.
Эта картина столь явственно стояла перед взором Кончака, что внезапное пробуждение повергло в уныние.
Рабыня, сидевшая рядом с ним на ложе, гладила хана по волосатой груди нежной ладонью. Она всегда будила так своего господина.
— Чего тебе не спится? — раздражённо бросил Кончак своей любимице.
— Сюда конница скачет, повелитель, — встревоженно прошептала рабыня. — Слышишь?
Кончак прислушался, но ничего не услышал.
— Проказнице захотелось моих объятий», — ухмыльнулся про себя хан.
Кончак завалил рабыню под себя и принялся гладить её округлые груди, мягкие плечи и широкие бедра, чувствуя, как наливается вожделением его мужское естество. В полумраке блестели большие девичьи глаза, а белое тело, казалось, излучает свет.
Это была мадьярка, подаренная Кончаку Кобяком после его последнего набега на Венгрию.
Поставленная на четвереньки мадьярка тихонько застонала, когда Кончак уверенно вогнал свой разбухший жезл в её чрево. Двигая задом в такт движениям хана, рабыня заводила его и себя, как умела только она. Соития с этой наложницей нравились хану именно потому, что она понимала его без слов и с готовностью выполняла любые прихоти на ложе.
Вот и теперь, почувствовав, что хан остановился, мадьярка по привычке ускорила свои телодвижения.
Однако Кончаком двигало не утомление, но усилившееся беспокойство. Он вдруг явственно расслышал топот множества копыт. Причём это скакали не половецкие табуны, но чья-то чужая конница! Опытный слух Кончака не мог подвести его.
Хан отстранил мадьярку и вскочил на ноги. Конница приближалась! От грозного топота дрожала земля.
Кончак стал торопливо одеваться.
А в голове стучала одна мысль: «Неужели это русские дружины?! Откуда? Как успели князья собраться так быстро?»
Последние сомнения развеяли военачальники, прибежавшие с криками:
— Повелитель, русская конница напала на стан Глеба Тирпеевича!
— В стане Бокмиша сеча идёт!
— За рекой показались пешие полки русичей. Скоро здесь будут!
Кончак мигом сообразил, что русские дружины проскочили его стан, не заметив в свете зарождающегося дня в лесистой речной пойме половецкие шатры. Он решил воспользоваться этим и ударить русичам в спину.
Собрав чауширов, беков и беев, Кончак вывел своё конное воинство из леса на равнину.
Из стана Глеба Тирпеевича в разные стороны разбегались полуодетые половецкие воины. Русские дружинники топтали беглецов конями, появляясь отовсюду как из-под земли.
В полёте стрелы Кончак увидел чёрный стяг киевского князя.
Конные сотни киевлян, заметив вынырнувших из леса степняков, оставили избиение людей Глеба Тирпеевича и повернули на Кончака.
В сердце Кончака взыграла жестокая радость: киевский князь сам идёт к нему в руки!
— Князя Святослава в плен не брать! — крикнул хан.
своим воинам и пришпорил коня.
Битва завязалась между кромкой леса и станом Глеба Тирпеевича. Русские конники уже скакали по направлению к становищам Бокмиша, Акуша и Бегубарса. Вдалеке у половецких юрт, широко разбросанных вдоль застывшего русла Хорола, звенели клинки и слышались крики сражающихся.
Кончак во главе своих воинов прорубился сквозь киевскую дружину и попытался соединиться с ханом Бокмишем. Но путь ему преградила переяславская дружина. Сзади напирали киевляне. Воины Кончака оказались меж двух огней.
Переяславский князь ловким ударом меча обезглавил Иштугана, голова которого покатилась по ноздреватому подтаявшему снегу, взрытому копытами лошадей.
Сердце Кончака чуть не разорвалось от горя, когда другой его сын — Бякуб — вылетел из седла от удара тяжёлой палицы.
Пробиться к стану Бокмиша не удалось, и Кончак повернул обратно к лесу: пришла пора думать о спасении.
Русичи преследовали степняков по пятам, и сеча вновь вспыхнула среди деревьев и кустов. Верные чауширы изо всех сил старались задержать врага, чтобы хан смог уйти подальше.
Кончак ненадолго задержался возле своего шатра, наполнив колчан стрелами и посадив мадьярку на запасного коня. С ним был его сын Тотур, два бека и около десятка батыров.
Хан решил уходить по льду реки, прячась за высокими отвесными берегами.
Солнце было уже высоко, когда небольшой конный отряд, продравшись сквозь заросли ольхи, спустился по крутому откосу на лёд. У самого берега ледяная кромка так истончала, что конь под мадьяркой провалился задними ногами. Рабыня испуганно вскрикнула и едва не свалилась с седла, но Тотур вовремя поддержал её.
На середине реки лёд был толще, но всё же от уда ров копыт по его гладкой поверхности с холодящим сердце звуком расходились тонкие трещины. Коней пришлось перевести на шаг и растянуться вереницей, дабы лёд не проломился от тяжести стольких всадников.
Скоро берега понизились: стали видны пешие рати русичей, уже перебравшиеся через реку и грабившие половецкие становища.
На холме подле стана Глеба Тирпеевича реял на ветру стяг киевского князя.
Слева низменная равнина упиралась в сосновый лес. Справа расстилался холмистый простор, по которому скакали разрозненные группы всадников, теряясь у белёсого горизонта. Это русские дружинники преследовали разбитую половецкую конницу.
Оказавшись за поворотом реки, Кончак уже подумал, что опасность миновала, как вдруг на береговом откосе возникли русские всадники. Сверху в половцев полетели стрелы.
Кончак и его спутники ударили коней.
Русские стрелы щёлкали по льду, одна угодила в шлем Кончаку, другая сразила одного из беков. Лед трещал и прогибался под идущими на грунах[98] лошадьми. Мадьярка с побелевшим от страха лицом вцепилась в гриву обеими руками, так что Тотуру приходилось управляться и с её конём.
Наконец стрелы русичей перестали долетать — отряд опять перешёл на шаг.
Внезапно впереди показались конные русичи, которые гнали по льду реки пленных. Кончак повернул к берегу, чтобы укрыться в прибрежных зарослях. Однако русичи заметили половцев и с громкими криками стали преследовать, сразу распознав в одном из наездников хана.
Половцам пришлось спешиться, дабы скорее преодолеть крутизну берегового склона...
На какой-то миг Кончаку показалось, что спасения нет, когда он увидел, что к ним с трёх сторон скачут русские дружинники. Но, поняв, что дружинников немного, он выхватил из ножен саблю.
Сначала половцы столкнулись с восемью русами и в короткой сшибке разметали их. Уходя галопом вниз по склону холма, Кончак оглянулся на своих людей. Мадьярка мчалась, не сильно отставая от него. Подле неё держался рыжебородый бек. Чуть приотстав, скакали ещё четверо воинов.
— Где Тотур? — крикнул Кончак, обращаясь к беку.
Рыжебородый жестом показал — попал в плен.
Кончак стиснул зубы, чтобы не застонать от бессильной злобы.
Пятеро русов, вылетев из-за гребня холма, продолжали преследовать половцев.
Лошади степняков, ослабленные после зимней бескормицы, не могли соперничать в резвости с сильными конями русичей, поэтому погоня уверенно и неумолимо настигала беглецов.
И снова Кончак решил попытать счастья в схватке.
Половцы разом повернули коней на русов, подняв сабли. Все воины хана погибли в схватке, но сам Кончак, зарубив одного русича, пересел на его коня и умчался.
Ускакала и мадьярка, воспользовавшись заминкой, покуда преследователи сражались с ханскими батырами.