Удовлетворенно усмехнувшись, девушка так же неспешно поверх трико надела на себя мужской костюм — шерстяные гольфы, свободные штаны, шелковую рубашку, дорогую, роскошную куртку с потайными стальными вставками внутри, защищающими сердце и живот. Перчатки, кожаный пояс с коротким мечом в богатых ножнах и широкополая шляпа, практически полностью скрывающая лицо, дополнили гардероб.
— Неплохо, — прошептала воительница, вновь подходя к зеркалу вплотную и в улыбке приподнимая верхнюю губу. Острый звериный клык на мгновение блеснул во рту девушки, придав ее облику инфернальную, потустороннюю жуть.
Внезапно позади отражения девушки в зеркале возникло еще одно, не менее жуткое.
Буквально за пару недель полный сил старик отец превратился в развалину. Его седые волосы ежедневно выпадали пучками, обнажая неестественно-серую кожу. Руки, до недавних пор уверенно державшие боевой меч, теперь едва справлялись с деревянным посохом, на который отец опирался всем весом при ходьбе. Он все еще передвигался самостоятельно, хотя было ясно — это ненадолго. Неожиданно свалившееся горе оказалось слишком тяжелой ношей для старика, еще недавно полностью счастливого и довольного жизнью.
— Зачем ты встал с постели, отец? — ровным голосом спросила девушка, застегивая трико на груди. — Уже поздно, солнце в зените. Тебе лучше поспать.
Старик криво усмехнулся, обнажив обломки клыков, которые теперь и не думали восстанавливаться. Он раскрошил их в ту ночь, когда потерял сына, скрипя зубами в бессильной ярости. И с того момента его все еще могучее тело перестало обновляться, словно принадлежало не оборотню, а какому-нибудь несчастному, дряхлому хомо.
— Скоро я усну навеки, дочь моя, — проскрипел в тишине комнаты надтреснутый голос. — Еще немного, и я смогу обнять нашего Арга в Обители мертвых.
На лице девушки ничего не отразилось. Все это она слышала каждый день с того момента, как брат вздохнул в последний раз на руках отца. И с каждым разом причитания старика трогали ее все меньше и меньше, до тех пор, пока эмоции не превратились в сухую, бесчувственную корку, похожую на остатки свернувшейся крови в опорожненном кувшине.
Но сейчас ей вдруг стало окончательно ясно: отец сломался. Он, словно срубленное дерево, больше никогда не сможет подняться. Теперь его удел — гнить, рассыпаясь и отравляя воздух вонью разложения, до тех пор, пока от него не останется ничего. Теперь от него не было никакого проку.
Короткий меч прошелестел еле слышно, покидая ножны.
— Обними брата и за меня тоже, — сказала девушка, вонзая клинок в сердце отца.
— Благодарю тебя, дочь моя, — прошептал старик, медленно оседая на пол. — Отомсти за всех нас, Хелла…
— Прощай, — сказала воительница, с хрустом проворачивая клинок в ране. — Пусть будет легким твой путь к Темному порогу. Клянусь, я отомщу. Причем так, что легенды об этой мести достигнут самых дальних уголков Розы Миров.
Он поднял забрало шлема и вдохнул полной грудью. Воздух, настоянный на ароматах распустившихся цветов, пьянил, словно хорошее вино. Хотелось зажмуриться, упасть в высоченную траву и все забыть. Зону, где лето пахнет сыростью болот, ржавчиной догнивающей техники и запекшейся кровью. Сожженный город, пропитанный гарью и вонью машинного масла, сочащегося из поврежденных суставов биороботов. И прошлое, которое с каждым переходом, словно тяжеленный рюкзак, все сильнее и сильнее давит на плечи…
За его спиной недовольно потрескивали крошечные лазурные молнии, похожие на длинные электрические пальцы. Но уже было ясно, что им не удержать стремительно сходящиеся края портала, по ту сторону которого еще можно было рассмотреть черную стену леса и полосу жухлой, мертвой травы. Мир смерти, который перехожий только что покинул. И сейчас путешественнику между мирами очень хотелось верить, что уж теперь-то он ушел оттуда навсегда.
В том мире, что остался позади него, все дела были сделаны, все долги розданы.
В том — да.
Но не в этом.
Здесь у него остались друзья, которые нуждались в его помощи — если, конечно, были еще живы. А также враги, счет к которым оставался пока незакрытым…
Снайпер невольно поморщился. Налетевший порыв ветра хлестнул по лицу, словно плетью, надорвав свежий струп на щеке. По подбородку немедленно потекло что-то теплое.
Стрелок забросил за плечо автомат и дотронулся бронированной перчаткой до лица. На пальцах остались следы зеленоватой жидкости с неприятным запахом.
Лекарства лишь отодвинули неизбежное. Под струпом, в мертвой ткани, сожженной колдуном, при отсутствии адекватного лечения начался процесс так называемого влажного некроза.