И все, кто не занят в ночной смене, теперь спят. Во всяком случае, могут спокойно спать.
По ночам не спят лишь те, кто на постах. Для того, чтобы все остальные люди спали спокойно.
… Двадцать шагов туда, двадцать-обратно. Двадцать — туда, двадцать — обратно.
Спите, люди. Вместе со мной сейчас мерят сторожкими шагами нашу землю хранители тишины и покоя — часовые.
А времени словно не существует, одна сплошная бесконечность.
Непросто быть часовым. И очень здорово быть часовым!
… Вдали слышатся шаги. Они приближаются.
— Стой, кто идет?
— Начальник караула и разводящий со сменой!
— Начальник караула, ко мне, остальные — на месте!
Вот какая власть у часового! Приказывает даже товарищу лейтенанту Астафьеву. Разрешаю, мол, вам, товарищ лейтенант, приблизиться к моей особе. А вы, товарищ сержант Каменев, вместе с караульными постойте, удостоверюсь, что вы — это вы, тогда, пожалуйста, милости прошу ко мне на пост. А пока извольте подождать.
… Спят деревни, спят города. Люди досматривают счастливые сны.
В караульном помещении встречаемся с Генкой.
— Ну, как вахта? — поинтересовался он.
— Порядок. А у тебя?
— Спрашиваешь, — он выставляет большой палец. — Сам товарищ лейтенант проверял.
— Ну и что?
— Пару вводных выдал…
— Решил?
— А как же? Семечки! Вот Сокирянский боевой листок собирается выпускать. Карпухину, будь спок, место в стенной печати найдется.
— Тщеславная ты личность, Карпухин!
— Я-то? А как же! Дай срок, в отличники выйду, и ты про меня в газету заметку сочинишь. Слухай, Валерка, а может, и портрет приложишь? Я, так и быть, фотокарточку для такого дела не пожалею. Не за мзду служим, понятно, но от моральных стимулов не отказываемся.
И опять не поймешь, треплется или на полном серьезе выкладывает.
За окном брезжит рассвет. Веки наливаются тяжестью. Хочется спать. Укладываюсь на топчан и сразу проваливаюсь. На все положенные по уставу два часа.
… Под вечер возвращаемся в казарму. У входа на щите, где обычно вывешиваются свежие газеты, цветастое объявление:
«Сегодня в нашем клубе молодежный вечер совместно с шефами — комсомольцами и молодежью государственного подшипникового завода.
В программе:
1. Ратные и трудовые подарки воинов и молодых рабочих Родине (рассказы активистов нашей части и ГПЗ).
2. Художественная часть (совместный концерт солдатской и заводской самодеятельности).
3. Игры, танцы, аттракционы.
Начало — сразу после ужина.
Примечание: третий пункт нынешнего вечера будет повторен и завтра, в воскресенье. Начало — после кинофильма».
— Скажи на милость, — удивляется Генка, — двухсерийное веселье организуется. Интересно, по какому такому поводу? Не слыхал?
Я успеваю посторониться, потому что при подобных вопросах всякий раз получаю толчок под ребро.
— Не слыхал. Обратись с вопросом по команде.
— А зачем? Какое значение может иметь повод? Значение имеют игры, танцы, аттракционы. Ты, старик, насчет утюга похлопочи… Может, и ты, как Цезарь, свою Маринку встретишь.
А повод, оказывается, был. Открывая вечер, майор Носенко сообщил, что в понедельник мы выезжаем в учебный центр.
17
Лето стояло жаркое, сухое. Только в низине, по берегам совсем обмелевшей Черной речки, еще зеленела трава. А чуть повыше, вокруг палаточного городка, не осталось даже намека на зелень. Все выжгло солнцем. И было до боли неприятно смотреть на серые, словно обсыпанные пеплом, бугры, — виноват, высоты, по-военному, — на пожухлую листву изнемогавших от зноя деревьев.
К полудню танковая броня до того раскалялась, что к ней не притронешься рукой. Ну хотя бы дождик прошел… По вечерам в стороне зеленых лесистых гор собирались тучи. Сверкали сполохи молний, доносились приглушенные громовые раскаты. И мы, забравшись под брезентовый полог палатки, с надеждой прислушивались, не загремит ли над нами.
Но над нами не гремело.
А с утра опять вставало над выжженным учебным центром немилосердное жаркое солнце. И опять раскалялась танковая броня. И опять мы умывались собственным потом.
Маршрут по вождению танков знаком как пять пальцев. От рощи «Круглая» до высоты «Огурец», затем вокруг рощи «Фигурная» и прямо на обратные скаты высоты «Верблюд», а уж оттуда через самую маковку высоты со смешным названием «Никишкина шишка» — обратно. Всего несколько километров. Но каких километров!