Впрочем, и мне своя четверка досталась. По противоатомной защите, будь она неладна. Не уложился в норматив, надевая индивидуальные средства защиты.
Ну да что горевать, результат все равно — что надо, как, впрочем, почти у всех наших ребят. Прапорщик Альхимович от наших экзаменационных отметок был в восторге.
— Вот так грамотеи, право слово, грамотеи, — твердил он, просматривая сводные ведомости. — Пятерки да пятерки. Четверок раз, два и обчелся. Какой солдат пошел в армию, надо же, все со средним да со среднетехническим…
Поздно вечером в пятницу мы возвратились на зимние квартиры. Город встретил нас россыпью огней, многоголосьем шумных улиц. Колонна машин проследовала мимо нашего дома. И мне показалось, что у раскрытого кухонного окна стояла мама… На всякий случай я помахал рукой.
На следующий день перед строем батальона был зачитан приказ командира части. Всем нам присваивалась квалификация механиков-водителей и звание «ефрейтор». Тут же на построении командир представил нам наших новых начальников — офицеров, прибывших за нами из Северной группы войск. Вот, значит, куда едем!
— Теперь можешь меня поздравить, ефрейтор Климов, — Генка вскинул руку под козырек и замер по команде «Смирно».
— А ты меня?
— Само собой… Слухай, старик, сколько ступенек нам осталось до маршала бронетанковых войск?
— Не считал.
— И правильно. Чего их считать? Прошагаем — сочтем. Ты готов?
— Спрашиваешь…
21
И еще одна радость ждала нас с Генкой в этот день. После обеда нас вызвали в ротную канцелярию, и командир роты вручил нам первые в жизни увольнительные записки. До двадцати четырех ноль-ноль.
— Прямо сейчас и можно идти, товарищ капитан? — с детской непосредственностью спросил обрадованный Генка.
— Прямо сейчас можно идти. Желаю успехов. Проведете последний вечер с родителями…
Мне показалось, что он хотел сказать совсем не то. Может, хотел напомнить… Не надо, товарищ капитан. Прошлое не повторится,
Мы идем по Средневолжанску. Мимо садов, огороженных зелеными заборами, и мимо розовых домов с балкончиками и лоджиями, мимо нового здания Государственного цирка с крышей, как тулья армейской фуражки, мимо похожего на гигантский ангар Дворца спорта. По Чкаловской спускаемся вниз к Волге и возле кинотеатра «Волна» (сколько раз строгие, как мумии, контролеры выдворяли нас, безбилетников, отсюда и сколько раз мы, обманув их бдительность, все-таки ухитрялись смотреть кино без билетов!) выходим на набережную, на Волжский проспект. Это наша улица. Тут мы родились, выросли. Отсюда ушли на службу…
Ох, как расплеснулась ты, Волга-матушка! Под самым парапетом пляжи. Сейчас они опустели: прохладно, не искупаешься…
Мы не спеша шагаем по набережной, всматриваемся в лица встречных, сидящих на лавочках, в надежде увидеть знакомых. Но увы!
Над водным простором мечутся беспокойные чайки. На том берегу, у самого уреза воды, дымят костры рыбаков. Натужно шлепает плицами по воде старый колесный работяга — буксир. Мы его сразу же узнали — «Пермяк». А навстречу ему мчится белый горделивый трехпалубный «Юрий Гагарин». Вся средняя и верхняя палубы машут городу руками. И мы, сняв фуражки, отвечаем им. В добрый путь, счастливого плавания, люди!..
Одновременно смотрим на часы. Шестнадцать без двадцати. Пора домой. Сегодня короткий день, и, должно быть, дома уже все в сборе. У зеркальной витрины «Синтетики» на минуту задерживаемся. Оттуда, из-за радуги женских косынок, на нас внимательно смотрят два бравых ефрейтора с танковыми эмблемами в петлицах. Мы, не сговариваясь, отдаем им честь (они нам тоже) и, как на строевом плацу по команде сержанта Каменева, поворачиваем направо.
Вот и наш дом… Наш подъезд… Наша лестничная клетка… Карпухиным — один звонок. Климовым — два звонка. Генка нажимает два раза. В коридоре щелкает выключатель, шаркают, приближаясь, шлепанцы. Дважды клацает ключ в замке, и на пороге — мой отец. Мы вскидываем руки под козырек.
— Валера, Гена! — радостно восклицает он и пытается обнять сразу обоих. — Солдатики вы мои! Лиля, Елена Петровна, Алексей Иванович! — прямо как у нас на вечерней поверке, выкрикивает отец в раскрытую дверь.
К нам навстречу, не давая войти в квартиру, бегут наши милые родичи… Объятия, радостные всхлипы матерей… А у меня комок в горле. Ни слова не могу выговорить.
— Ах, батюшки, ах, батюшки, — запричитала тетя Лена, прижимаясь к Генкиному мундиру. — Радость-то какая… Солдаты наши пришли.