Для Карпухина-то слова у нее нашлись. Поставив штамп в Генкином билете, Суркова сказала:
— Постой, Геночка…
У Генки улыбка до ушей, а меня будто током дернуло.
— Ты почему же с приработка не платишь?
— Почему? Не спрашивала, а сам не догадался…
— Не догадался! Устав знаешь? Вот вызовем на бюро… Говори, сколько получил? В ведомости распишешься, а в билете отмечу в будущем месяце.
Когда мы вышли от Сурковой, Карпухин дал волю своим чувствам.
— И такая тебе может нравиться?
— Откуда ты взял, что она мне нравится?
— Не темни, Климов. Давно слышу твои вздохи.
— Ну вот еще!
— Существо симпатичное, это верно. Но ехида и колючка. Другой такой, всю Волгу пройди, не сыщешь. Про приработок пронюхала, так скажи как надо, а не подковыривай.
— Сам должен был сказать. Все скрытничаешь? Даже мне ни слова, ни полслова. Друг называется!
— Да ладно, не ной. Никакого приработка нету. Ни копейки не получил. За здорово живешь играю, не за деньги.
Так я узнал, что Генка, поддавшись уговору какого-то тапера, уже почти два месяца играет по три вечера в неделю на танцплощадке в Струковском саду. Потом (уж не знаю почему, расспрашивать я не стал, а сам он, видимо, не посчитал нужным об этом рассказывать) Генка перестал ходить в Струковский сад. Впрочем, может, пока мы были на практике, тапер нашел другого скрипача в оркестр? Может быть, и так.
Распределили нас в «Волготанкер». Чего греха таить, хотелось пойти на пассажирские. А попали на обычные самоходные баржи с четырехзначными номерами. Ну да ладно: все равно не сегодня-завтра получать приписные свидетельства. А там и на службу.
Готовились мы с Генкой к флотской службе и уж подумывали над тем, не обзавестись ли заблаговременно соответственной татуировкой, благо на моей самоходке кок был отменным спецем по этому делу. Фирма гарантировала: безболезненно и навечно! И всяческих изречений от «нет счастья в жизни» до «не забуду мать родную», всяческих образцов шрифтов и рисунков было собрано в рундучке у кока превеликое множество. И скорее всего, мы все-таки выбрали бы что-нибудь подходящее, да повестки нам пришли не осенью, как мы рассчитывали, а весной. Согласно новому закону, призыв на действительную службу стал производиться два раза в год. В военкомате сказали, что для солдат весеннего призыва не исключена возможность отправки за границу, в одну из Групп войск…
Ни на какую Группу мы, понятно, не рассчитывали. Пусть солдаты рассчитывают. Мы же, речные волки, уж наверняка на флот угодим. На гражданке моря не понюхали, теперь-то повезет.
Но вот штука какая — на флот мы не попали. Как судовых механиков нас определили в танкисты. Так что с мечтой о тельняшке, якорях, бескозырках, клотиках и шканцах пришлось расстаться.
— Будете механиками-водителями, — напутствовал нас военком.
Вот тебе и море-океан! Тоже войска! А отец обрадовался, узнав о нашей будущей специальности.
— Серьезный, ребята, род войск — танки. Очень серьезный, — поучал он. — Не забывайте, что среди танкистов уже были и Карпухин, и Климов.
— Да что вы, дядь Вань, неужто забудем? — заверял Генка. — Теперь следите за прессой, за теленовостями. Думаю, не пропустят братья-журналисты момент рождения танковой династии Карпухиных и Климовых.
5
Спустя неделю несколько десятков остриженных наголо парней — вчерашних пахарей и шахтеров, речников и сталеваров, слесарей и бог весть еще каких «вчерашних», собравшихся из разных уголков страны, вдоволь напарившихся в гарнизонной бане, — еще не строем, но уже и не толпой ввалились в солдатскую казарму. Среди новобранцев были два юнца, ничем, собственно, не выделявшиеся из всей группы. Разве только бросался в глаза мягкий серый чемодан на «молнии» в руках одного, да черный лакированный, как палехская шкатулка, футляр, в котором покоилась скрипка, — в руках другого. Чемодан, как и все до сих пор, был один на двоих.
6
— Карпухин!
— Я!
— Имя, отчество?
— Геннадий Алексеевич.
— Подойдите ко мне.
Генка выходит к столу, за которым восседает пожилой военный со старшинскими погонами на тужурке. Мы его уже знаем, он водил нас в баню, выдавал там обмундирование. Фамилия его Альхимович. Он наш ротный старшина, сверхсрочнослужащий. Со дня на день Альхимович ждет приказа о присвоении звания прапорщика. Представление на него, говорят, уже ушло в штаб округа.
У Альхимовича еще множество всяких вопросов, и, судя по всему, нам стоять и стоять в строю. Аж до самого, может быть, обеда.