— Никто твоего права не отбирает. Почему ты не хочешь сказать, в чем дело? Что случилось?
— Значит, ты ничего не знаешь? — удивился Манап. — Темиргерей тебе ничего не говорил?
— Нет.
— Ну, так вот, раз он посчитал ненужным тебе говорить, то и я ничего не скажу.
Манап оттолкнул сестру и стал спускаться с крыльца, всем своим видом подчеркивая: «Меня никто и ничто не остановит!»
— Зайди домой, оденься потеплей! — крикнула вдогонку Марьям.
— Не нужен мне дом, — не оборачиваясь, ответил Манап и, подставив грудь вьюге, зашагал по снежному полю, не разбирая дороги.
Марьям еще раз окликнула брата;
— Манап, куда же ты?
— На фронт!.. Вот куда!
Марьям поспешила домой… Татув, глянув на раскрасневшееся, взволнованное лицо невестки, спросила:
— Что с тобой? Ты опять заболела?
Марьям не ответила свекрови. Она прошла в свою комнату и стала поспешно искать что-нибудь из теплых вещей, хотя знала, что это бесполезно. В фонд подарков для фронтовиков давно были сданы и овчинные шубы, и бурки, и даже шерстяные рубашки Темиргерея. Осталась только каракулевая папаха Эльмурзы. К ней и был сейчас прикован ее взор. Марьям вспомнила, что, когда сельчане сдавали в фонд обороны драгоценности, она тоже отдала вое свои украшения — браслет, кольца и серьги. Она ни за что не согласилась с Темиргереем, который настаивал сдать и папаху, сейчас же, решившись, она поспешно сняла ее с гвоздя и выбежала из дому.
Спускаясь к реке, она увидела шагающего по льду Манапа и окликнула его.
Манап остановился.
Марьям протянула ему папаху. Он молча взял ее, нахлобучил на голову, с благодарностью глянул в глаза сестре и, гордо подняв голову, зашагал к Хасавюрту.
Теперь уже это был не тот Манап, что стоял перед Темиргереем.
VIII
Гомельщина… Поздняя осень 1943 года. Соскочив с попутной машины, Эльмурза оказался на одной из улиц сожженной белорусской деревни. Было морозно. Земля поседела от первого снега. По обеим сторонам пустынной улицы мрачно, точно могильные памятники, возвышались закопченные, черные трубы дымоходов. Возле останков домов виднелись свежие холмики землянок. Над некоторыми из них тонкими струйками вился дымок. Там жили люди.
Шагая по улице, Эльмурза не видел ни собак, ни кошек, ни кур, никакой живности. Его сердце сжималось от боли.
— Вот что наделали, проклятые! — шептал он. — Нет, мы этого не простим! Никогда не простим!..
У встречных военных Эльмурза спрашивал: где найти штаб сорок восьмой армии?.. Никто не знал.
На КПП девушка-регулировщица в новой шинели и кирзовых сапогах, придирчиво проверив документы, дала точный адрес. Эльмурза свернул в переулок, ориентируясь на единственный уцелевший дом из красного кирпича. Возле колодца он сошел с дороги, уступая путь двигающемуся навстречу «студебеккеру», но машина остановилась. Шофер вылез из кабины, наклонил колодезный журавль, достал ведро и стал доливать воду в парящий радиатор. Тем временем военные в синих комбинезонах выпрыгнули из кузова и, расстелив плащ-палатку, уселись перекусить.
Эльмурза сразу узнал танкистов и повеселел. Он пристально всматривался, и чем дольше он смотрел, тем быстрее ускорял шаг и наконец побежал.
— Карасев! Дружище! — вырвалось у Эльмурзы на бегу.
Широкоплечий танкист с загорелой сильной шеей обернулся и внимательно посмотрел на бегущего к ним офицера.
— Да это наш Джумагулов! — воскликнул он, вскочил и двинулся навстречу.
— Мурза! Миша! Нет, извиняюсь, товарищ старший лейтенант! — приветствовал Карасев, обнимая друга.
— Вот неожиданность!.. Аркадий!.. Как ты здесь очутился?
Они обнялись и трижды по-братски расцеловались.
— А ты откуда?
— Из капитального ремонта, — ответил Эльмурза и, весело поглядывая на друга, добавил: — А ты такой же. Правда, потолстел немного.
— Так и должно быть. Фрица гоним. Веселей стало. Куда же ты теперь направляешься?
— В отдел кадров сорок восьмой. А вы далеко?
— На станцию. Машины получать. Мое письмо застало тебя в госпитале?
— Получил. И ответ написал. Да вот все ношу с собой, как будто знал, что встречу тебя.
— Наш полк недавно передали сорок восьмой. Просись к нам. Наверняка дело выйдет.
— Буду проситься…
— У нас трофейный ром есть. Пробовал когда-нибудь эту штуку?.. Нет?.. Пойдем, попробуешь.
Они подошли к танкистам. Эльмурза поздоровался и сел в общий круг. На него повеяло радушием и теплотой дружной семьи. Выпили. Опережая друг друга, танкисты стали подсовывать ему лучшие куски ветчины.