— Эх, вы! — вспылил Карасев. — Я было начал вас считать боевым другом, а вы…
И, процедив сквозь зубы ругательство, он выбрался из кювета на дорогу.
Через несколько минут он возвратился, неся немецкую шинель, за спиной болтался трофейный автомат. Не произнеся ни слова, одной рукой и зубами он разорвал нижнюю рубашку на узкие ленты и обмотал ими рану на ноге Эльмурзы, поверх пропитанных кровью бинтов. Но кровь моментально просочилась сквозь новую повязку.
Карасев уложил Эльмурзу на шинель и волоком потащил по дороге.
С большим трудом, отдыхая через каждые десять — пятнадцать метров, они добрались до перекрестка.
— Сам удивляюсь, откуда у меня сила взялась? — признался Карасев. — Ну, теперь не тужите, командир. Мы на большой дороге. Здесь-то уж нас обязательно подберут.
Из-за поворота показалась машина.
Карасев вышел на середину дороги и, внушительно застыв, положил палец на курок нагана. Шофер издали стал сигналить, Карасев же стоял не двигаясь. Расстояние сокращалось. Шофер, видно, не имел намерения останавливаться. Карасев приподнял револьвер. Машина, жалобно взвизгнув тормозами, остановилась. Высунув голову из кабины и указывая на наган, шофер закричал:
_ Убери эту штуку!.. Лучше иди на передовую, там покажи свою прыть!
— Мы уже там побывали, теперь твоя очередь, — ответил Карасев и коротко добавил — Нас двое…
— Взять не моту… Груз — взрывчатка.
— Вылезай и помоги поднять в кузов командира! — сурово сверля глазами шофера, повелительно произнес Карасев.
— Случ чего, я не ответчик, — пролепетал шофер, вылезая из кабины.
Всю дорогу до медсанбата Эльмурза бредил, бормоча какие-то непонятные для Карасева фразы: «У всех кровь красная… Вороны везде черные… Волк величиной с коня не бывает… У черных ворон и кровь черная…»
«Видать, война ему по мозгам стукнула, — решил Карасев. — Вишь какую околесицу несет».
Когда на выбоинах машину бросало в сторону и Эльмурза приходил в себя, то сразу встречал участливый взгляд старшины. Очнулся он в послеоперационной палатке и первое, что увидел — внимательные глаза Карасева. В них прочел готовность облегчить его страдания. Глаза друга будоражили душу Эльмурзы. Он никогда раньше не думал, что война так роднит людей. Казалось, для него сейчас нет на свете дороже и ближе человека, чем Карасев.
Обычно Эльмурза никому не позволял подшучивать над своим неправильным произношением русских слов. В короткие минуты досуга Карасев иногда просил его:
— Миша, скажи винтовка?
— А это мы еще посмотрим, каким глазом ты на меня сегодня смотришь…
— Как это понять? — недоумевал Карасев.
— А так… Если левым, то зол на меня, а если правым — желаешь мне благополучия.
Аркадий щурил левый глаз, и Эльмурза, улыбаясь, говорил:
— Минтопка… А дальше что?.. Закурить пришел?
— Угадал. Свой закончил — по твоему соскучился.
— Невыгодный ты, Аркадий, для государства. Больше прокуришь, чем пользы принесешь, — шутил Эльмурза, доставая из-под подушки махорку. Он не курил и весь свой табак отдавал Карасеву.
Карасев закуривал, и они подолгу вполголоса рассуждали о том, почему неожиданно разразилась война, недоумевали, почему наши войска не в состоянии остановить гитлеровские полчища.
Как-то Карасев спросил:
— Миша, ты помнишь, о чем бормотал по дороге в медсанбат?
— А о чем я говорил?
— О каких-то черных воронах, о волках, о конях, о красной и черной крови…
— Валла, не помню… Но ты знаешь, Аркадий, в те дни, когда мы отступали, перед моими глазами все время маячило странное видение: идет этот проклятый фюрер под ручку с нашим послом, а за спиной в руке кинжал держит… Посол шагает с ним и не догадывается, что гадина черное зло задумала…
— Да, странное видение, — согласился Карасев. — И зачем только мы с ними цацкаться стали… Договор заключили.
— Доверились, — с иронией заметил Эльмурза. — Не зря у нас в народе говорят: «Не ступай на тот мост, по которому тебя пускает враг».
Шли дни. Однажды Эльмурза узнал, что он внесен в список на отправку в тыловой госпиталь. Карасева как легкораненого оставляли в медсанбате. Эльмурзе не хотелось расставаться с другом, и он попытался убедить начальство, что ранение у него пустяковое… Военврач категорически отказал в просьбе, напомнив: «Товарищ Джумагулов, вы человек военный и знаете, что приказ выполняется безоговорочно».
Санитарный эшелон шел только ночами. Днем фашисты бомбили все подряд, в том числе и санитарные поезда. Через трое суток Эльмурза был в Сумах, в тыловом военном госпитале. О своем ранении он не писал родным, а поэтому был немало удивлен, когда получил из дома письмо и посылку.