Родные Ильи Захарова выли в голос, Платон вышел на крыльцо покурить. К нему вскоре присоединился и отец Ильи.
– Загибал ты здо́рово, Платон, – сказал он. – Оно и правильно. Как на самом деле погиб Илюшенька?
– На засаду нарвались, Фёдор Матвеевич. Пуля в лоб, даже вскрикнуть не успел.
– Ну, слава Богу, – перекрестился Фёдор Матвеевич, – хотя бы не мучился сыночек мой.
И слёзы покатились по щекам старого казака.
Дня за три перед возвращением назад к Платону пришла Лидия Сорокина. После взаимных приветствий и ненужных вопросов она спросила:
– А почему моего Ваню не отпустили?
Платон даже растерялся.
– А я почём знаю? – развёл он руками. – Начальству видней. Ваня твой незаменимый человек, гордись.
– Да что мне гордиться? Если он на хорошем счету, то почему его на побывку не отпустили, почему у него звание не казачье?
– Учился на прапорщика… Не знаю.
– Я его видеть хочу, Платоша. Возьми меня с собой.
– Куда?
– Да в Турцию эту вашу проклятую.
– Да как, Лида, как?
– Как ты поедешь, так и я поеду.
– Лида, ты жена, дочь и невестка военных людей и понимать должна, что армия это не базар какой-нибудь, не ярмарка. Кто хочет, тот и приезжай.
– Придумай что-нибудь, Платошенька.
– Придумай. Да я и не один возвращаться буду.
– Ну, собери их всех, Платошенька, я поговорю с ними. Я очень хочу видеть своего Ванечку.
И Лидия заплакала.
– Лида, хватит тут сырость разводить, соберу. Приходи.
На следующий день в гостях у Кузнецова были хорунжий Пащенко и приказной Меркул Бублик. Они были очень удивлены поводом собрания и тоже не очень понимали, как и, главное, зачем это делать.
– Казаки, – сказала Лидия, – в этом году ваши семьи будут молоть зерно бесплатно на нашей мельнице, если вы мне поможете встретиться с Ваней.
– Лида, зачем же так, – сказал Платон, – Иван наш командир, наш боевой товарищ…
– Но от бесплатного помола не откажемся, – сказал Пащенко.
– Да, – сказал Бублик.
– И как мы это провернём? – поинтересовался Кузнецов. – В поезде народ мужеского пола исключительно и патрули военные на вокзале. А если заметят? Разрешения-то нет.
– Не заметят, – сказал хорунжий, – переоденем её в казака и всё.
– Нам же её только в поезд посадить, – поддержал хорунжего Меркул. – А поезд ночью отправляется. Никто и не заметит, что это не казак, а баба. Трое суток уж как-нибудь…
– А там, в Сарыкамыше?
– А в Сарыкамыши все связисты друзья да приятели Сорокина, – сказал Меркул, – предупредят его о приезде жены. А там уж сам сообразит, как действовать.
– Наш командир полка, войсковой старшина Калмыков ценит и уважает Сорокина, – сказал Ващенко. – Неужели он не поймёт и не уважит Ивана в таком деле?
– Да от Мама-Хатун до Сарыкамыша верхами четыре дня скакать. Какой у него отпуск будет?
– Хоть день да мой, – вставила своё слово Лида.
– Да, – сказал Меркул.
Казаки долго спорили и рядили, как всё это сделать по уму. Лидия с надеждой и тревогой переводила взгляд с одного казака на другого. Наконец, казаки решили:
– У вас в доме есть казачья форма? – спросил Ващенко.
– Есть.
– Вот подготовь её под себя, что бы не мешком сидела, погоны и всё прочие, там бурку, папаху… И послезавтра поедем.
До Владикавказа добрались без приключений. Перед поездом на вокзале Лидия переоделась, и перед изумлёнными казаками предстал молоденький есаул.
– А скромнее по чину погонов не было? – спросил Кузнецов.
– А разве эти не скромные? – изумилась Лида. – Они же без звёздочек и с одной полоской.
– Прости ей, Господи, это баба, не ведает, что творит. Волос длинный, ум короткий. А с двумя просветами и тоже без звёздочек, это уже полковник.
– А я кто? – спросила Лида.
– Пока есаул. Потом идёт войсковой старшина, потом полковник.
– Хорошо ещё, – сказал хорунжий Ващенко, – что у Ивана генеральских погон не нашлось. Я говорил о форме рядового казака. Пойдёмте, господин есаул, а мы за вами.
– Нет, – сказал Меркул, – прикрываем её.
– Не по чину, – сказал хорунжий.
– А что делать?
В вагон они сели без осложнений. Лиду поместили на третью полку – с глаз долой. В поезде к ним присоединился прапорщик Григорьев. Ему объяснили ситуацию.
– Дело хорошее, – сказал Григорьев, – только в поезде жандармы документы проверяют у отбывающих в Сарыкамыш.
Казаки слегка растерялись.
– И что делать будем, казаки? – спросил Кузнецов. – У Лиды документов нет.
– Надо было бы у Гришки Сорокина документы на неё выправить, он жандармом в Армавире служит, – сказал Меркул, – сделал бы для невестки, наверное.
– Где ты раньше был такой умный? – с возмущением спросил Платон.
– Ладно, казаки, надо действовать, – сказал Ващенко. – Лида, снимай черкеску.
– Зачем? – Лида свесила голову с полки.
– Снимай, тебе говорят, вопросы потом задавать будешь.
Лида покорно сняла черкеску и передала её казакам.
– Буркой укройся с головой и не высовывайся.
Черкеску казаки повесили так, что бы золотые погоны бросались в глаза.
Жандармы подошли к их купе, проверили документы.
– Документы того, что на верхней полке, – спросил жандармский офицер.
– У него документы в порядке, это наш командир, – ответил хорунжий Ващенко и кивнул на черкеску с погонами есаула.
– Для порядка надо бы проверить.
– Если надо, проверяйте, – сказал Кузнецов, – только он пьяный в дым, пьяней вина. Шуму будет – не приведи Господи. Всем попадёт – и нам и вам. Он страшен в гневе. Лучше не будить.
Остальные казаки дружно закивали на эти слова. Жандарм заколебался.
– А как фамилия-то есаула? – спросил он.
– Сорокин, – не задумываясь, сказал Платон.
– А в Армавире в жандармах служит Сорокин …
– Брат его Гришка. Э-э… Григорий Лукич.
– А, ну, это почти свой. Пусть спит его благородие.
Жандармы удалились, казаки облегчённо вздохнули. Поезд тронулся.
– Эй, Лида. Вставай, ваша благородие, – позвал Платон, – опасность миновала. Скоро обнимешь ты своего Ваньку.
Лида, улыбаясь, показалась из-под бурки.
– А хорошо, что вы догадались погоны есаула к черкеске пришить, – сказал Григорьев, – с простым казаком, боюсь, такой бы трюк не прошёл.
– Хорошо ещё, что не полковничьи погоны-то, – сказал Ващенко. – А то пьяный полковник на верхней полке в общем вагоне, это как-то странно.
– Зачем Ивану столько погон в доме? – сказал Кузнецов. – На будущее что ли?
– А что? Может, Иван Лукич со временем и полковником станет. Вот война ещё года три-четыре продлиться и станет.
– Да не болтай, Меркул, – сказал Платон. – Четыре года! До двадцатого года по этим горам скакать? Что-то не хочется. Ох, война, война, война, надоела всем она.
Впереди казаков ждали Турецкий фронт, две революции и Гражданская война.
25.10.20 г.