Андрей небрежно покрутил в руках бесценный предмет и равнодушно вернул старухе:
– Она даже не хрустальная, а из простого стекла. Вряд ли ты её вообще продашь. Если хочешь, дам тебе рублей сто и то, уважая твой возраст. Ну, думай. Я ещё здесь погуляю, а когда буду уходить, подойду ещё раз…
Мучительно тянущийся рабочий день закончился, и Андрей отправился домой привычным маршрутом. Шёл он неторопливо, поглядывая по сторонам, словно прогуливаясь, так как дома его никто не ждал.
Вдруг он увидел её.
Незнакомка шла впереди Андрея не спеша, медленно покачивая бедрами, обтянутыми драпом узкой юбки. Тонкие кисти рук были в дорогих чёрных перчатках. Лицо почти полностью скрывала густая вуаль от миниатюрной шляпки, которая чудом держалась на изящной головке, с искусно уложенными волосами. Можно было рассмотреть только прекрасный изгиб подбородка цвета персика, с кожей, как атлас, дальше всё скрывал приподнятый воротник. Ах, да… Ещё маленькое изящное ушко, на которое игриво спускался небольшой завиток из светло-русых золотистых волос.
Всё в ней притягивало и звало. Хотелось дотронуться губами и вдохнуть запах этой юной кожи, которая непременно должна пахнуть какими-то нежными цветами. А ножки были само совершенство – словно точёные, и на них – прозрачные капроновые, темно-серые чулочки, а самое главное и интригующее – по всей ножке шёл шов, идеально прямой и натянутый как струна. Это великое женское искусство – носить такие чулочки. Немногие рискнут надеть их.
Андрей неотступно шёл за незнакомкой, словно на веревке. Он уже давно прошёл свой поворот к станции метро. Вот они свернули с ярко освещенной центральной улицы и шли сквозными петербургскими дворами-колодцами. Он несколько раз пытался прибавить шагу, но никак не мог догнать таинственную даму. Расстояние между ними не сокращалось, оно равнялось вытянутой руке – ни больше, ни меньше.
Андрей почувствовал, что задыхается от быстрой ходьбы и рискнул окликнуть незнакомку:
– Прошу вас. Остановитесь…
Она остановилась. У него перехватило дыхание. Он медленно подходил к ней, и от предвкушения увидеть прекрасное лицо гулко стучало в висках. Таинственная дама стояла, не поворачиваясь к Андрею. Ему пришлось обходить свою обольстительницу, чтобы увидеть её юное личико, но истина была покрыта мраком. Он встал напротив незнакомки и жестом указал на вуаль. Дама повиновалась. И чем выше она поднимала ее, тем сильнее у Андрея холодела кровь. От увиденного он невольно вскрикнул и прошептал:
– Это за вазу…
Он не мог оторвать взгляда. Там, где должно быть живое человеческое лицо, не было НИЧЕГО!
Словно пустая заготовка для художника, который забыл нарисовать его своей волшебной кистью, гладкая поверхность идеального яйца.
В морге, куда поутру привезли Андрея, констатировали инфаркт.
Уборщица, войдя в кабинет, недовольно покачала головой, увидев разбросанные по журнальному столику фиолетовые астры.
– А где же ваза? – без особого интереса спросила она.
НА БЕРЕГУ НЕБА
В старом районе города, где-то между улицей Селезнёвской и переулком Достоевского, затерялся маленький островок старой Москвы. Он был аккуратно застроен двухэтажными деревянными домиками с непременными палисадниками. Цветы и трава здесь не росли, так как земля уже давно отдала всю свою живительную силу. Только старые кусты сирени, достигнув своей максимальной высоты, окружали дома. Они давали густую тень летом и обильно-сказочное цветение по весне. Вся маленькая улочка словно плыла среди сиренево-фиолетовых облаков и пронзительно пахла пьянящим, обворожительным запахом необыкновенных цветов. Был май. Мы стояли в комнате на втором этаже, в окно которой заглядывали ветки с богатыми гроздями сирени. Только что прошел короткий живительный дождик, и запах усилился так, что голова кружилась, как от дурмана. Я была здесь по делу, подыскивала комнату для временного проживания, прочитав объявление о сдаче таковой, пришла посмотреть. Она была небольшой. Из мебели сохранились: старинный широкий диван с высокой спинкой и валиками по краям, круглый стол и два венских стула. С потолка, украшенного незатейливой лепниной, как раз посередине, свисал шнур, который заканчивался абажуром матового стекла в виде цветка колокольчика или ландыша, с такой же нежной оборкой по краю. Ценность плафона мой наметанный глаз оценил очень высоко – он был ровесником дома.