— И все-таки я опасаюсь коварства Эссекса. И боюсь… за тебя…
— Ты хороший друг, — кивнула Соланж. — И я всегда буду благодарна судьбе, что свела нас, но сейчас ты не должен бояться: Кайл с отцом позаботятся обо мне. А пьеса твоя, вот увидишь, понравится королеве! Это самое главное.
Уилл повторил:
— «Самое главное», — но так обреченно и мрачно, что девушка, лишь немного подавшись вперед и приложив к щеке друга тонкий платок, поцеловала Уилла через него.
— Тебя ждет успех, — уверила убежденно, а потом, отстранившись, распахнула двери чулана и вышла.
Уильям остался один, ощутив себя осчастливленным и брошенным одновременно. Поцелуй горел на щеке — так, должно быть, целует любимчиков муза — и пред глазами, казалось бы, совершенно некстати, мелькнул образ Анны, его любимой жены.
Он любил ее с первой минуты, как только увидел, и не значили ничего шепотки за спиной: «Задурила мальчишке буйную голову, старая дева!» — он и сейчас любил ее тоже.
Но романтический образ Соланж стал для него чем-то больше сердечной привязанности…
— Эй ты, парень, Бёрбедж всех собирает на сцене! Поторопись! — раздалось голосом Филдса. — Он как раз ищет весельчака Пэка.
Уилл подумал, что роль шалопая-эльфа не подходит ему в данный момент, как никогда. Уж лучше бы он играл Деметрия или Лизандра…
Но делать нечего, он невесело улыбнулся, прогоняя тоску, и направился к сцене.
Когда прибыла королева, зал, освещенный тысячей или больше свечей, по ощущениям молодого Уилла вспыхнул в два раза ярче. Он прятался за решетчатым деревянным экраном, заменявшим здесь занавес и отгораживающим публику от суеты за кулисами, и видел, как, разодетая в алое, золотое, зеленое и оранжевое, обвешанная всеми возможными украшениями, королева проследовала к своему месту в первом ряду. Немолодая уже, с сильно выбеленным лицом, подобно одной из актрис их собственной труппы, она тяжело опустилась на стул в сопровождении Сесила, облаченного в черное, и Роберта Деверё, графа Эссекского, разодетого в пух и прах и являвшего яркую противоположность мрачному лорду-казначею.
Фаворит королевы то и дело ей улыбался, о чем-то негромко переговариваясь, и, если бы не знать его тайны, мужчину вполне можно было бы счесть беззаботным прожигателем жизни и лучшим другом Ее величества.
А не коварным заговорщиком, мечтающим занять ее место.
— Чулки подтяни! — оторвала его от раздумий госпожа Люси, подскакивая к Уиллу с кисточками и белилами и окидывая его оценивающим, профессиональным взглядом. Она походила на рассерженную осу, преследующую актеров: подтягивала чулки, поправляла платья и парики, подкалывала камзолы. — Удачи, мальчик! — И унеслась прочь.
Поглядев снова на королеву, Уильям подумал, выпадет ли ему еще эта честь, писать для нее пьесу. Может быть, это первый и единственный раз… Но, по крайне мере, он донесет свою мысль: нет абсолютно хороших ни людей, ни «богов». И те, и другие одинаково совершают как добрые, так и плохие поступки. Все мы неидеальны…
Он посмотрел на Соланж, которой приделали полупрозрачные шелковые крылья. По настоятельному желанию Кайла ей все-таки дали роль феи в первой сцене пятого акта… Тогда-то все и случится.
Почти в самом конце…
Уильям был рад, что не раньше…
Сюжет «Сна в летнюю ночь» пришел ему в голову совершенно спонтанно, под влиянием встречи с новой знакомой и постепенно оформился в замысловатый сюжет. Ему до страстного захотелось сказать, что люди и перевертыши не сильно отличаются друг от друга… Они также любят и также боятся, также борются за свое место под солнцем, как и простые смертные люди.
Поймет ли эту идею Елизавета?
— Кайл тоже здесь, — шепнула Соланж, оказавшись с ним рядом. — Теперь мне спокойней.
Он проследил ее взгляд и увидел среди прочих гостей Саутгемптона — тот улыбнулся в ответ.
— Вы действительно с ним уедете? — спросил он. — Почему бы вам не остаться?
— Нельзя. Только там, на Островах, мы будем свободны по-настоящему! Ты ведь понимаешь?
Уильям кивнул, хотя понятия не имел, как отпустит этих двоих. Он привязался к обоим, они подарили ему целый мир, неизведанный, новый, а теперь собирались отнять… Он не чувствовал, что готов с ним расстаться.
Одна была его музой, другой — неожиданным другом.
— «На радость и печаль, по воле рока, Два друга, две любви владеют мной…», — чуть слышно продекламировал он, и Соланж вскинула брови.
— Ты что-то сказал?
— Хотел спросить, как прошла твоя встреча с братом и мистером Дюбуа?
Его собеседница пожала плечами.
— Мы попрощались, — ответила скупо. — Произошедшее ничему их не научило: они не хотят уезжать. И это их дело!