Когда она снова вернулась в театр, Шекспир в числе нескольких актеров из труппы сидел на сцене, свесив вниз ноги. Они разговаривали, смеялись и казались давно подружившимися… Ну да, пока она занималась грязной работой, кто-то налаживал дружеское общение. Все как обычно!
— А, Роберт, иди к нам. Ты закончил? — Шекспир помахал ей рукой.
— Почти. Где я мог бы умыться? — спросила она, глядя на Ричарда Бёрбеджа.
Тот улыбнулся. Знал, что в этом его главная сила: жизнерадостный и открытый, он излучал неприкрытое обаяние.
— Там за ширмой таз и вода, — он указал направление. — Только поторопись: мы собираемся подыскать вам жилье. Уилл говорит, вы только приехали и совершенно не знаете города…
— И у нас лошадь… — вставил Уилл. — Ее бы тоже пристроить.
— Пристроим, друг. — Ричард хлопнул его по плечу. — Конюшен здесь предостаточно. — И другим голосом: — Вот если бы вы вместо лошади достали нам перевертыша… было бы дело. — Сказав это, Ричард схватил Уилла руку и задрал ему рукав куртки. — Жаль, ты не кто-то из них, — хохотнул он. — Отец бы умер от счастья!
Соланж так и стояла, не в силах уйти: тема ее увлекла.
— А зачем вам здесь перевертыш? — поинтересовался Шекспир. — Я в целом их мало встречал.
— Деревенщина! — Ричард по-дружески растрепал ему волосы. — Оборотень в театре — самое то. Представь себе страшного зверя, точно отыгрывающего отведенную ему роль? Да зрители бы платили просто за то, чтобы поглазеть на него. Страх и ужас! Они это любят.
Шекспир выглядел ошеломленным, как и Соланж, надо признаться.
— Но как же, — возразил молодой человек, — перевертышам ведь нельзя обращаться… «Закон о компримации» и все такое.
Ричард подхватился на ноги, оправляя одежду.
— Наивная ты душа, Уильям Шекспир, кто в Лондоне соблюдает законы? — Вопрос был риторическим, но он сам на него и ответил: — Да никто. Ни одна живая душа! А уж перевертыши нынче в моде, на сцене уж точно.
— И на них не доносят? — спросила Соланж.
Ричард к ней обернулся.
— Бывает, что и доносят, — ответил, пожимая плечами, — но это, как говорится, сопутствующий риск. Перевертышам хорошо платят, и они не прочь поживиться!
— А как же браслеты? Они не боятся снимать их?
— Вопрос не ко мне. — Развел Ричард руками. — Я всего лишь простой человек без особых способностей, разве что малость смазлив и талантлив на сцене, но… обращаться в клыкастого волка, увы, не умею. А жаль… — Он ощерился, изображая животное.
Соланж в первый раз видела человека, желавшего быть перевертышем. В шутки ли или всерьез, но он не боялся говорить нечто подобное вслух, и это ее поразило… Почти так же, как рассказ об оборотнях на сцене.
Лондон — воистину странное место.
Это крутилось в ее голове, пока она умывалась и выходила с актерами из театра, направляясь по Бер-Гарденс к реке, в сторону Лондонского моста. Коня она вела в поводу, так как к ее огромному удивлению тот обнаружился у дверей, едва они вышли, а мальчишка, присматривающий за ним, играл в орлянку в грязи у театра. Возвращая ей скакуна, он так широко и восторженно улыбался, глядя на Бёрбеджа и остальных, что не оставалось сомнения: перед ней маленький театрал, боготворящий актеров.
В благодарность за честность Соланж дала ему еще один пенни. Целое состояние для такого оборванца, как он, и, кажется, заслужила тем самым его вечное преклонение!
— А здесь, как вы, наверное, догадались, зверинец, — сказал Ричард, указав за забор по правую руку. — И в нем, — понизил он голос, — проводится лучшая травля медведей в городе. Слышите? Это рычит один из медведей. Говорят, здесь появился новый косматый зверюга, дикий и необузданный. Давайте как-нибудь вечерком заглянем и насладимся веселеньким зрелищем!
Соланж неоднократно слыхала о подобных забавах, но сама ни разу не видела, и не была уверена, что хочет увидеть. Уж больно грозно рыкал медведь где-то за частоколом зверинца, грозно и жалостливо одновременно. Животных, не в пример прочему, ей было жальче людей, не заслуживающих, по ее мнению, ни жалости, ни снисхождения. Они сами казались ей хуже животных — и да, она в полной мере осознавала, что в ней скорее всего говорит ее скрытая часть, так самая, тщательно закупоренная долгие годы браслетом и тоже животная.
Но не безмолвная, как оказалось…