— На нас напали в дороге, и браслет мой сломался, — призналась она. — Слышала, его можно подпольно восстановить, но пока толком не знаю, куда обратиться… Сам понимаешь, для начала не помешало бы влиться в местную жизнь и прислушаться к шепоткам по углам.
— Кто напал на вас?
— Я не знаю, — опять слукавила девушка. — Просто разбойники. Они убили отцовского Пса, и я убежала…
Уилл удивился:
— Простите, кого убили разбойники?
Соланж выдохнула в сердцах.
— Отцовского лизоблюда. Так понятнее? Ему было велено сопроводить меня в Лондон в целости и сохранности. — Уильям в задумчивости молчал, и Соланж подсказала: — Почему ты не спросишь, почему меня отправили в Лондон?
— И почему же?
— Да потому, что нашли мне нового мужа. По крайней мере, так сказал мне отец!
— Так вот почему вы сбежали…
— Отчасти, как я уже и сказала.
Стоило вспомнить Сайласа Гримма и вообще произошедшее на дороге, как Соланж распалилась так сильно, как и сама от себя не ожидала. Закутавшись в одеяло, она вскочила с постели и заметалась из угла в угол мимо стоявшего у постели Шекспира… Лишь на минуту задержавшись у стула с одеждой, она, едва ли осознавая, что делает, торопливо натянула перчатки, и опять закружила по комнате…
— Эй, миссис Аллен, — в какой-то момент окликнул ее молодой человек, и она, резко остановившись, указала на него пальцем.
— Не надо, — сказала она, — не надо звать меня так. И мисс Дюбуа звать не нужно… И обращаться на «вы». Я ведь Роберт Доусон, паренек из… — она задумалась, пытаясь вспомнить мало-мальски знакомый ей городок.
— Из Амерсхейма? — подсказал Уилл.
— Из Амерсхейма. Все верно! А потому зови меня Робертом, как и прежде. И думать забудь, кто я есть, хорошо?
— Я постараюсь. — Молодой человек попытался остановить ее бег, коснувшись плеча, но Соланж резко отпрянула. Ее реакция смутила его. — Эм… я ничего такого не думал, — вскинул он руки ладонями вверх. — Просто твои глаза…
— Что с ними? — Соланж, остановившись на миг, кинулась к зеркальцу на подоконнике. Схватила его и тревожно вгляделась в свое отражение, как делала каждое утро перед уходом в театр.
— Они светятся, — в ужасе констатировала она. — Но почему? Действие бересклета еще не должно было пройти.
— Так они такие всегда, если вы не принимаете бересклет? — с любопытством осведомился Уилл. — Это тот яд, который нам предлагал на мосту тот пройдоха?
— Да. Без него глаза светятся в темноте, днем же желтые, как у кошек.
— Знаешь, это даже красиво.
Соланж фыркнула:
— Глупости. — И опять глянула в зеркальце.
Желтизна сделалась глуше, свет угасал, и она поняла вдруг, что должно быть, чрезмерно разволновалась, вот те и вспыхнули. Брат говорил как-то, что сильное возбуждение, переизбыток эмоций никаким бересклетом не скрыть…
Вот ведь досада.
Нужно быть осторожнее!
Сдержанней.
— Они тухнут, как странно, — услышала она голос Шекспира, и отозвалась:
— Я просто разволновалась. Извини, не хотела тебя напугать!
Он улыбнулся.
— По-твоему, я напуган? Нисколько. Ты первый мой перевертыш, и это даже волнительно!
Соланж, сильнее закутавшись в одеяло, удивленная больше, чем хотела бы показать, спросила с сомнением:
— Неужели совсем не боишься? Вдруг я сейчас обращусь и…
— Вряд ли ты вообще обращалась. — С извиняющейся улыбкой молвил Шекспир. И добавил, заметив, как помрачнело лицо собеседницы: — Просто ты всего несколько дней без браслета, вот я и предположил…
Соланж отвернулась к окну, за которым чернильная мгла поглотила улицы Доугейта, а казалось, сожрала их всех с потрохами, и все они бултыхаются в ее брюхе.
— Все верно, — сказала она, — браслет надежно удерживал меня в этом теле, и я, если честно, даже не знаю, кем являюсь по сути… В другом образе, понимаешь? — Обернулась она. — Может быть, я медведица, как тот Сэкерсон в Пэрис-Гарден, или… волчица. Или… Я просто не знаю. И это, если подумать, как лишиться половины души: ты будто не знаешь о себе нечто важное, тщательно скрытое ото всех. И от себя самого в первую очередь!
— А ты хочешь знать…
— Хочу! И боюсь, если честно, узнать. Вдруг я себе не понравлюсь? Вдруг я…
— Роберт, твои глаза снова светятся, — упреждающе произнес молодой человек. — Не стоит так волноваться по пустякам: уверен, тебе понравится твоя скрытая часть.
— Если когда-то я вообще увижу ее…
Когда она думала о своей звериной натуре, все в ней противилось признавать, что она не совсем человек, а существо непонятного толка, стоящее где-то между людьми и животными. Усредненное нечто…