— Тогда признаюсь, удовлетворяя твое здоровое любопытство: я никогда прежде до последнего времени не носил сдерживающего браслета. — Говоря это, Гримм подошел совсем близко и даже понизил звучание голоса, глядя в глаза собеседнице и поверяя ей эту тайну.
Она отчего-то сглотнула.
— Никогда-никогда? — уточнила для вида, хотя поверила ему как-то сразу, безоговорочно.
А сейчас, как ни странно, смутилась, глядя в горящие желтым глаза и вообще будто по-новому собирая давно набивший оскомину образ: рассыпанные по плечам темные волосы, щетину на небритых щеках и жесткую линию губ, смягченную в этот момент чуть приметной улыбкой.
— Никогда-никогда.
— И как это вышло?
— Пожалуй, об этом мне хочется говорить меньше всего, — признался Гримм, отступая на шаг и возвращая ей снова возможность дышать.
Он опять прошелся по комнате, погруженный в себя, свои мысли, и Соланж, наблюдая за ним, невольно подумала, что для большого косматого зверя двигался он чересчур тихо и ловко, скорее как рысь или пантера. А еще вспомнилась травля, которую она видела: каково была Гримму веселить публику своей кровью? У него, верно, все тело в шрамах — и все из-за нее. Если, конечно, он не солгал, говоря, что хотел ей помочь…
— А как ты избавилась от браслета? — прозвучал вдруг ворвавшийся в ее мысли вопрос.
— С чего ты взял, что избавилась?
— Ты избавилась, — совершенно уверенно произнес собеседник. — Я сразу это почувствовал еще в Пэрис-Гарден, когда в первый раз увидел тебя среди зрителей.
— Ты видел меня в Пэрис-Гарден? — удивилась Соланж.
— А почему я, по-твоему, рвал эту чертову цепь и носился дурак дураком по Бэнксайду? — Сайлас сжал кулаки. — Я так надеялся, что тебе хватило ума сбежать куда угодно, только не в Лондон, так нет же, я замечаю среди зрителей тощего паренька, и паренек этот ты, мисс Дюбуа. Что я должен был сделать, по-твоему?
Соланж пожала плечами.
— Позволить Эссексу или Сесилу наконец меня отыскать? — предположила она. — В конце концов ты… отомстил бы за пулю, пущенную в тебя…
— Может быть, так мне и стоило сделать, — как-то зло отозвался мужчина, и глаза его вспыхнули ярче. — Жаль я, дурак, не додумался.
— Еще не поздно это исправить, — съязвила Соланж. — Иди и скажи своему господину, что нашел вашу беглянку. Глядишь, он тебя и простит!
Их глаза снова встретились, будто столкнулись друг с другом — даже искры, кажется, полетели.
— Ты не знаешь, о чем говоришь, — наконец как-то устало, будто истратив весь свой запал, выдохнул Сайлас. — Мало того, что я бы не смог… — Он запустил пальцы в волосы и взъерошил свою шевелюру. — Эти люди… особенно Эссекс, они не из тех, что прощают. И то, что я убежал из зверинца, вскоре им станет известно… Меня станут искать. Как и тебя уже ищут. Так как ты избавилась от браслета? — вернулся он к интересующему его вопросу.
— Тот самый, умирающий на дороге, из твоих дружков, как я теперь знаю, — не удержалась от шпильки Соланж, — схватил меня за руку и, наверно, случайно испортил браслет.
— Черт побери! — выругался мужчина в сердцах. — Нужно было проткнуть его черное сердце три раза подряд. — И заметив ее ошарашенный взгляд: — Конечно, он сделал это нарочно, чертов ублюдок. Знал, что новорожденный перевертыш рано или поздно выдаст себя, вот и сорвал «королевский браслет».
— Что значит «новорожденный перевертыш»? — не без опаски уточнила Соланж.
— Это тот, кто ни разу не оборачивался, но уже на пути к этому.
Осознав смысл его слов, девушка замотала головой.
— Но я отнюдь не собираюсь оборачиваться, — уверенно заверила она собеседника. — Мне это даже не нужно. По крайне мере, не здесь, в Англии, где пики Лондонского моста унизаны головами наших сородичей.
А Сайлас возьми и спроси:
— Тебе уже снился Лес?
— Что, лес?
— Лес, — каким-то особенным тоном повторил Сайлас. — У каждого перевертыша он особенный, свой, но всегда манящий до дрожи. Так ты его видела? Вижу, что да. Сколько ночей после браслета ты провела вне этого Леса?
Сердце Соланж забилось прямо в ушах: так Лес имеет значение, как и медведь в нем.
Как и все остальные странности ее жизни вдруг оказались значительными…
— Только самую первую, — глухо призналась она.
Сайлас, будто только такого ответа и ждал, мотнул головой.
— Твоя звериная суть уже пробудилась, — сказал он, — вот почему Лес манит тебя. Зовет. И в какой-то момент ты просто-напросто обратишься… Против собственной воли. На улице, в доме — где угодно. — И добавил, заметив ее испуганные глаза: — Но так бывает только до первого обращения, потом ты сможешь себя контролировать. Бояться здесь нечего.