— Но ты ведь не станешь выходить с такими глазами? Тебе нельзя.
— Нам нужно в лес. Этим же вечером, — напомнил ей Сайлас. — Или ты позабыла об этом?
Забудешь об этом, конечно.
— Нет, не забыла, но если в Лондоне ищут пропавшего перевертыша, то твои, извини меня, полыхающие глаза станут горящим в ночи маяком для всех охотников за головами в округе.
Сайлас молчал не дольше секунды, прежде чем вопросил:
— У тебя есть бересклет?
— Есть. Но настойка почти на исходе.
— То есть на сегодня мне хватит?
Соланж захотелось по старой привычке огрызнуться на Гримма, назвать его эгоистом и кем-то похуже, но она тут же подумала, что старается он для нее, и сдержалась.
— Полагаю, что да. Но как быть потом?
— А потом я достану нам денег. Мы выкупим берберийца, запасемся настойкой и покинем к чертовой матери этот проклятый Лондон! — в сердцах припечатал мужчина. — А теперь неси бересклет.
Расстаться в итоге пришлось не только с остатками бересклета, но и денег. Было темно, когда они с Сайласом вышли из пансиона и направились к самой ближайшей конюшне. За оставшиеся три фунта ее спутник выторговал у хозяина чахлую лошаденку и повел ее в поводу по лондонским улицам… Уже на окраине он легко вспрыгнул в седло и протянул руку Соланж… Она, долгие годы избегавшая контактов с людьми, в первый момент сжала пальцы в кулак и почти завела руку за спину — иначе уже не умела, — но опять же, пересилив себя, протянула руку в ответ. Сайлас легко, как пушинку, поддел ее в воздух и усадил в седло перед собой.
— Надеюсь, лошадь не издохнет под нами, — сказала Соланж, чтобы скрыть внутреннее волнение, охватившее ее вдруг. И виной всему непонятный мужчина, руки которого, дернув поводья, как бы держали ее с обеих сторон, причем так безбоязненно, словно не знали, кто она есть: убийца, с которой нельзя позволять себе вольностей.
— До леса дотянет, а там будь что будет, — ее спутник как будто бы улыбнулся, но проверить, так ли это действительно, девушка не решилась. Боялась, что, обернувшись, ткнется случайно в загорелую кожу щеки или… Да мало ли куда именно! Ей сейчас ни к чему его убивать.
Ей нельзя его убивать!
Она вообще не убийца.
Наверное…
Брат частенько шутил, что «у некоторых убийство в крови, а у Соланж прямо на коже». Дурацкая шутка, но правдивая, что уж там отпираться…
— Почему ты мне помогаешь? — спросила девушка, радуясь невозможности глядеть в глаза собеседника.
Этот вопрос весьма ее занимал, но спросить было страшно… Почему, она и сама толком не понимала, ведь трусихой никогда не была.
Сайлас молчал и явно не торопился с ответом, и с обострившимся восприятием окружающего ее Соланж болезненно остро ощутила вдруг тепло его кожи у себя за спиной, жар дыхания, саму эту близость, прежде ей недоступную. И стук сердца в груди сделался глуше… Во рту пересохло.
— Мы, перевертыши, должны держаться друг друга, разве не так? — наконец услышала она голос, отозвавшийся внутри ее грудной клетки. — Пусть целый мир восстал против нас, мы не дадим ему нас сломить. Или ты не согласна?
— Согласна.
Кто бы подумал, что три дня спустя после «убийства» Сайласа Гримма она, прежде во всем противореча ему, вдруг согласится с ним. Чудеса! Прежде, конечно, он был для нее человеком, да еще и надсмотрщиком…
— Вот и лес.
Они ехали уже около часа, неспешно трусили на хилой их лошаденке, и хоть еще ощущали «аромат» Лондона (он расползался на несколько миль вокруг), проехали уже несколько деревень и, казалось, попали в другой, незнакомый им мир. Здесь, вне стен шумного Лондона, жизнь как будто застыла в таинственной неподвижности, тишине и внутренней созерцательности… Только луна и казалась живой, глядевшей тебе прямо в сердце.
— Слезай.
Гримм съехал с дороги и, спрыгнув на землю, поставил рядом Соланж. Его руки на ее талии все еще ощущались ожогами, когда он, привязав лошадь к кустам, подхватил ее за руку и потащил за собой под кроны деревьев. Он будто намеренно делал все, чтобы сбить ее с толку, лишить ясности мысли… Бессовестно пользовался ее замешательством. Вот как теперь, когда вел ее через лес, такой темный, что девушка через силу различала силуэт Сайласа впереди, а потому не решалась выдернуть руку, чтобы двигаться самостоятельно. Как он сам ориентировался во мраке, оставалось загадкой, только Гримм ни разу не запнулся о корни деревьев и не столкнулся лоб в лоб со стволом дерева. Сама Соланж потеряла всякое представление, куда идет и откуда пришла… Лес объял ее будто темным, непроницаемым коконом, даже луна не пробивалась сквозь плотные кроны сомкнувшихся сверху деревьев.