Быть лисицей.
Лисицей!
Вертким, пушистым зверьком, живущим в такт с пульсом природы.
Сердца Леса и этой лисицы сливались в одно…
Соланж все-таки ткнулась в ладони лицом, и слезы покатились из глаз. Слезы восторга и радости, но Шекспир оценил их иначе: бросился к ней с сострадательным выражением на лице, но она вовремя остановила его.
— Не подходи! — выдала так решительно, что он замер на месте.
И, кажется, даже обиделся…
Соланж вздохнула, поняв, что придется признаться.
— Ты не должен касаться меня, — предупредила она. — Это опасно.
— Да знаю я, точно так же сказал прошлой ночью громила, — он покосился на Сайласа. — Мол, не касайся ее ради собственной безопасности… Намекал, что набьет мне лицо? Так я не из пугливых. К тому же кто дал ему право указывать… Он твой… возлюбленный? — Соланж отрицательно покачала головой. — Тогда почему он…
— Я покажу. — Она поднялась и указала на мотылька, бьющегося в окно. — Сможешь поймать его?
Молодой человек сдвинул брови.
— Зачем?
— Это важно. Принеси мотылька! Только будь осторожнее, не убей его.
Явно в полном недоумении, полагая, что девушка просто над ним насмехается, Уильям все-таки изловил мотылька и принес его, осторожно удерживая за крылья.
— Прости, — прошептала Соланж и коснулась кончиком пальца трепещущего крыла.
В тот же миг мотылек перестал трепыхаться и бездыханным упал на ладонь.
Шекспир все еще недоумевающе посмотрел на Соланж, а та, спрятав руки за спину, поспешно заговорила:
— Это я убила его. Понимаешь теперь? Моя кожа смертельно опасна. Прикасаться ко мне — самоубийство! Вот почему я постоянно в перчатках. И никого не подпускаю к себе… Я как чума, только убиваю быстрее. Достаточно тронуть пальцем…
— Но… — Рот Шекспира открылся, чтобы что-то сказать, да так и остался открытым, хотя он не добавил ни слова.
И пока он стоял в полном оцепенении, Соланж подняла с пола сумку, с которой приехала в Лондон, и, покопавшись в ней, извлекла новую пару перчаток.
Натянула их на руки и сказала:
— Тебе лучше отправиться в «Глобус», не пропускать репетицию из-за меня. Скажи там, что я расхворалась, но постараюсь встать на ноги как можно быстрее… И это, — она замялась, сжав пальцы, — не говори никому. Я не хочу, чтобы люди боялись меня!
Тут Шекспир отмер.
— Я никому не скажу, — запальчиво кинул он. И запнулся: — Н-но как это вышло? Так было всегда?
— Проявилось, когда мне было тринадцать. От отца передалось, по словам матери…
— Я никогда прежде не слышал такого.
— И хорошо: я никому не желаю подобной судьбы, как моя.
Уилл продолжал усиленно думать о чем-то, кивнул, но весьма отстраненно. И вдруг произнес:
— А сэр Аллен… он это… он знал?
— Нет, конечно, — не стала обманывать парня Соланж. — В противном случае он бы не стал прикасаться ко мне…
— А он…
— Да, конечно. Но мне не жалко его! — добавила с вызовом. — Он сек меня плетью и заслужил свою смертью, жалкий боров.
Собеседник смутился, услышав эти слова: ясное дело, сэр Аллен в их маленьком Стратфорде был столпом общества, важным ее представителем. А она убила его…
— Э… я тогда отправлюсь в театр, и так уже опоздал, — промямлил Шекспир. — А ты выздоравливай. Я… Увидимся вечером.
— До свидания, Уилл.
Молодой человек не смотрел на нее, когда выходил, вполне может быть, что уже и не взглянет, как прежде. Что их дружбе конец! И мысль эта расстроила даже больше услышанного вчера от Сайласа Гримма.
В расстроенных чувствах Соланж легла на постель и долго лежала, глядя на спящего Гримма.
Он действительно мог ей помочь на дороге, теперь, в свете новых событий, девушка верила в это, но она стреляла в него и убежала…
А он поплатился за этой свободой.
И всем, что имел…
Почему?
Только лишь потому, что они перевертыши, в сердце которых живет один Лес, или дело в другом? Теперь, обратившись, эту общую связь, о которой лишь слышала краем уха, Соланж понимала яснее. Прочувствовала на собственном опыте, когда бегала с Гриммом по лесу…
Воспоминание оказалось приятным, и она улыбнулась.
Как он забавно схватил ее лапами и усадил себе на живот… Как утробно рычал, будто мурлыкал, и огромное тело медведя вибрировало под ней. Ей бы в жизнь не подумать, что он так умеет… Что Сайлас-Кайл-Гримм умеет дурачиться и быть нежным.
Совершенно не к месту всплыли слова болтушки Жюли: «Даже вы не можете не признать, что мистер Гримм приятный мужчина».