— Время платить за постой, — прогромыхала она, уперев руки в бока. — И если вас в комнате двое, — она окинула Кайла оценивающим взглядом, — то цена разом удваивается. — Голос ее потеплел и смягчился. — Ты не сказал, что подселишь дружка, — в сторону Соль, — а я женщина одинокая… — многозначительный взгляд уже в сторону Кайла, — слабая и нуждаюсь… — говорившая дернула плечиком, всколыхнув свое пышное декольте, — в средствах для жизни. И справлении прочих естественных надобностей…
Соланж шумно фыркнула, чем мгновенно разозлила хозяйку, и Кайл, желая сгладить углы, широко улыбнулся.
— Мы непременно заплатим, моя прекрасная леди, — пообещал, возвращая хозяйке многозначительный взгляд. — Возможно, в течение дня. — И подмигнул.
Гневная складка на лбу женщины разом разгладилась, и она улыбнулась в ответ.
— Жду не дождусь, — ответствовала она. И вдруг кинула в спины своим постояльцам: — Только лошадь свою уберите. Здесь не конюшня, чтобы вы знали!
Кайл переглянулся с Соланж.
— Откуда здесь лошадь? — спросила она.
— Понятия не имею.
Под окнами пансиона в самом деле понуро стояла та самая кляча, которую они прикупили для выезда в лес.
— Странно. — Кайл с подозрением глянул по сторонам. — Я бросил эту кобылу на Лондонском мосту у какого-то кабака. И вот она здесь… Каким образом?
Он заметил, как, тоже глядя по сторонам, девушка сделала к нему шаг. Как будто искала защиты. И это обрадовало его.
— Кто-то за нами следит? — спросила Соланж. — Люди Эссекса?
— Если бы это были они, нас бы нашли еще прошлой ночью, когда мы вернулись из леса. Нет, здесь что-то другое… Или кто-то другой…
— Кого ты имеешь в виду?
— А ты подумай сама, кто заплатил немалые деньги, а желаемого не получил?
— Уильям Сесил, секретарь королевы? — чуть слышно предположила Соланж.
Кайл вскинул брови.
— Вот именно. Но что-то мне говорит, что один из влиятельнейших людей Англии вряд ли стал бы приводить в пансион нашу лошадь, не забрав прежде тебя. — И решительно отметая подобную мысль: — Нет, это тоже не он. Определенно.
— Тогда кто?!
— Это нам предстоит еще выяснить, — сказал Кайл, подхватывая удила кобылы в левую руку, а правой беря за руку девушку. — А пока уходим отсюда. — И он повел их обоих подальше от пансиона.
Соланж, как ни странно, долгое время руку не вырывала, должно быть, таинственный некто, наблюдавший за ними, занимал собой все ее мысли. И пусть на руках ее, как и прежде, были перчатки, сам факт согревал Кайлу сердце… Дикая Соль уже не дичилась его.
И снова вспомнился поцелуй в переулке…
— Ты приглянулся нашей хозяйке, — неожиданно произнесла девушка.
Кайл удивился выбору темы, но не стал скромничать.
— Я всегда нравлюсь женщинам.
— Да ты от скромности не умрешь. — Соланж одарила его насмешливым взглядом и едкой интонацией голоса. И руку будто с брезгливостью вырвала.
Неужели только сейчас о ней вспомнила?
— Всего лишь констатирую факт. — Пожал он плечами. — Им нравятся крепкие парни. — Их взгляды встретились.
«А тебе нравятся?» — прозвучало без слов.
Соланж фыркнула, точно так же как при хозяйке, строившей ему глазки, ни дать ни взять лисица лисицей.
И припечатала:
— Мне нравятся умные.
— Поэты? — усмехнулся Гримм.
— Они в том числе.
На этом их диалог оборвался, так как в дверях у конюшни их встретил хозяин, и, продав ему лошадь на несколько пенсов дешевле, чем купили позавчера (таковы уж эти хапуги-торговцы), они направились наконец к дому Эссекса, но к прежнему разговору уже больше не возвращались. Переправились через Темзу на лодке, прошли мимо собора Святого Павла, минуя лавки книготорговцев, раскинувшиеся неподалеку, и вскоре вышли к богатому дому Роберта Деверё, графа Эссекского.
Слуга беспрекословно провел их в столовую, где за длинным столом, уставленным яствами, сидели два человека — хозяин дома и Уильям Шекспир. Едва их увидев, первый расцвел довольной гостеприимной улыбкой, второй — коротко поднял взгляд от тарелки и снова уткнулся в нее.
— Проходите, мои дорогие, я очень надеялся на нашу новую встречу и даже позволил себе приготовить для вас места за столом. — Эссекс указал на приготовленные столовые приборы. — Прошу вас, садитесь. Я не кусаюсь! — отпустил излюбленную в народе шутку про перевертышей.