Слуга же предупредительно отодвинул перед Соланж стул по правую руку от графа, но она, намеренно это проигнорировав, прошла и села подле Уильяма. Кайл занял место напротив.
Напряжение между присутствующими настолько сгустилось, что, казалось, искрилось, как бывает в грозу, и слова Эссекса прозвучали прорезавшей небо молнией:
— Между прочим, вы подоспели как раз вовремя, дорогие мои: мы с Уиллом как раз говорили о театральных подмостках. Очень любопытная тема, замечу я вам! Столько тонких нюансов, столько… возможностей, — молвил он, отправляя в рот кусок жареной трески. Прожевал ее с искренним удовольствием, или наигранным, сам черт не разберет, когда Эссекс искренен, когда нет. И продолжил: — Вы знали, что наш удивительный мальчик, — он указал головой на Шекспира, — пишет пьесу для королевы? Подумать только, для самой королевы, а я ничего об этом не знал. И мог упустить удивительный шанс поспособствовать, наконец, нашему делу! Кайл, милый, какая вопиющая безответственность… Дорогая мисс Дюбуа…
Соланж, должно быть, устала от кривляний хозяина, так как, прервав его, напрямую спросила:
— Итак, что вы хотите, чтобы я сделала? И причем здесь театр? — Плечи ее распрямились, а руки, Кайл был уверен, стиснулись в кулаки.
— Рад слышать разумные речи, — похвалил девушку Эссекс, утирая губы салфеткой. — Мне импонирует ваш прямой и решительный подход к делу, мисс Дюбуа. А потому слушайте, что я придумал…
Глава 32
Появление лошади у пансиона испугало Соланж не на шутку: таинственный доброжелатель показался ей хуже Эссекса, пусть и влиятельного, но знакомого нынче врага.
А кто этот, другой?
Что ему нужно?
Она действительно увлеклась этими мыслями и не сразу заметила, что идет вслед за Гриммом, как лошадь на поводу. Животное он хотя бы тянул за удила, ее же… прямо за руку, как никто никогда до него не решился бы сделать. И, осознав этот факт, Соланж сбилась с шага… Подумывала уже вырвать ладонь и положить этим конец Кайловой дерзости, но вдруг захотелось хотя бы на миг ощутить, каково это, идти с кем-то под руку, ощущая тепло крепкой ладони.
Только на миг — и не больше…
Как-то разом нахлынули мысли о путешествии в лес, когда эти же руки почти обнимали ее, управляя кобылой, а после, усыпленную порошком, увезли от охотников… Как они же, рискуя собственной жизнью, спасали ее в заплыве через широкую Темзу. И прошлой ночью убаюкивали ее, не способную успокоиться…
А еще были губы, ее целовавшие…
Повторить этот опыт хотелось особенно сильно. Впитать ощущения, сохранить их в себе как реликвию… И вынимать ее в те моменты, когда от тоски захочется выть и будет казаться, что жизнь ее — бесконечное черное поле без проблеска света.
А свет все-таки был…
Все еще есть… Разливался, несмотря на промозглую, неприветливую погоду, ярким жаром по коже от ладони к предплечью и выше. Даже ветер, продувающий куцую куртку, нипочем этому жару… Как и Эссекс, который больше не кажется страшным. Если рядом другое плечо… И горячие пальцы сжимают ладонь.
— Ты приглянулся нашей хозяйке, — зачем-то сорвалось с ее языка.
— Я всегда нравлюсь женщинам, — отозвался без ложной скромности спутник, да еще посмотрел таким взглядом, будто знал, что и ей тоже нравится. Просто иначе не может и быть. И Соланж, устыдившись собственной слабости (она ему не какая-то там Жюли Гринуэй), высвободила ладонь.
Ветер сразу забрался под куртку и выстудил тело до самого сердца. С куском льда, ворочащимся в груди, она и явилась в дом графа Деверё и, лишь немного оттаяв, порадовалась тому, что с Уиллом за ночь ничего не случилось. Он сидел живой и здоровый за накрытым столом, Соланж, против воли хозяина заняла место с ним рядом.
И монолог Эссекса о театре мгновенно насторожил ее. Да не напрасно, как оказалось…
— Все случится в день Иоанна Крестителя, на представлении вашего друга, Соланж, — просветил ее Эссекс, и пояснять, что именно «всё», конечно, не требовалось.
«Всё» — это смерть королевы.
Со смертью Елизаветы всё в Англии переменится. И для людей, и для перевертышей в первую очередь. Но это лишь по словам Эссекса, а ему веры нет. Он все-таки человек, а что такие, как он, понимают в таких, как она? Ничего ровным счетом, а значит, и биться за них в должной мере не станут. Если вовсе планировали подобное…
— Вы собираетесь умертвить королеву во время театрального представления? — уточнила Соланж.
— Не я, это вы ее умертвите, моя дорогая ядовитая девочка, — улыбнулся мужчина. — Подкрадетесь к ней в темноте и… очень нежно коснетесь ее. Нежное прикосновение смерти, — с мечтательным пафосом молвил он. — Что может быть поэтичнее этого, не правда ли, друг мой? — Он поглядел на Шекспира. — Вы, как поэт, просто обязаны прочувствовать прелесть подобной кончины. Не каждому выпадает удача, упокоиться в нежных объятиях Мельпомены под звуки цимбала и цитры. Вы ведь нам поспособствуете, я прав? Взамен получите все, что хотите: театр, труппу, богатых, влиятельных покровителей. Я устрою для вас невозможное, мальчик мой! Имя Шекспира увековечат в веках. Не об этом ли сами вы и мечтаете? — И продолжил, не дожидаясь ответа: — Уверен, как человек практичный и хваткий, вы сможете оценить выгоды нашего с вами сотрудничества, а значит, поспособствовать общему делу. И себе в частности!