— Кто вы такой? — спросил Кайл, но как будто не удивившись. Его брови нахмурились. — Вы спасли меня под мостом, а потом приходили в мой дом. А теперь…
— … А теперь помогу найти ту, которую вы потеряли, — закончил за него незнакомец, смело глядя Кайлу в глаза. — Или вам не нужна моя помощь?
— Что вы знаете?
— Знаю место, в котором сегодня проводят торги. Один из лотов — лисица с удивительным даром. Хотите… приобрести?
Они смерились взглядами.
— Где это место?
Нищий, кем бы он ни был, кивком головы указал на Обсидиана, привязанного у двери.
— Я покажу. Это в доках на Блэкинстон-стрит…
Эти слова едва отзвучали, а Кайл уже вспрыгнул в седло и протянул старику руку. Тот подал свою, легко вспрыгивая в седло позади всадника…
— Эй, а я как же? — растерялся Уилл.
— Возвращайся в Блэкфрайерс-хаус и жди нас, — велел Кайл уже на скаку. — Мы скоро вернемся.
Оставшись один, Уильям какое-то время стоял, раздираемый противоречивыми чувствами, а потом, приняв решение, побежал в направлении Лондонского моста. Что бы там не велел ему Кайл, подчиняться он не собирался: в конце концов, это из-за него Соланж попала в руки охотников. А эта девушка, как бы сильно он не спорил с собой, значила для него много больше, чем позволяли его положение и здравомыслие…
Еще тогда, на похоронах мистера Аллена в Стратфорде, что-то дрогнуло в нем при виде печальной вдовы. Что-то в лице или облике — он и сам толком не знал — коснулось сердца… Уильям тогда стиснул руку жены и устыдился собственных мыслей, так как внутри неожиданно зазвучали стихи: «Её глаза на звезды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать, Не белоснежна плеч открытых кожа, И черной проволокой вьется прядь».
Рифмы рождались в нем повсеместно, спонтанно, он давно привык к их звучанию в голове, но ни разу до этого он не гнал их так яростно, как тогда. Казалось, одним своим видом незнакомая женщина подняла в его душе бурю. Может, стоило тогда к ней приблизиться, высказать соболезнования, но он не осмелился. Побоялся развеять… очарование? Флер некой загадки? Мечту? А сделай он это, все могло быть иначе: не понесла бы его неведомая тоска прочь из Стратфорда в Лондон и жил бы он сейчас так же, как и всегда, — тихо и скромно в кругу семьи. И не знал бы ни перевертышей, ни театральных подмостков «Глобуса»…
И Муза его, мучительная и сладкая, не встретилась бы ему на пути.
Когда Уильям бежал через мост, в доках вспыхнуло пламя. Взметнулось яркой зарницей в темное небо и всполошило праздно шатающихся пьяных гуляк…
— Святые угодники, что же делается такое? — вскричал кто-то, глядя на зарево. — Никак Бог нас карает за терпимость к дьявольским отпрыскам, перевертышам.
Уильям припустил во всю прыть, теперь точно уверенный, куда направляется — огонь указывал цель. Вскоре от запаха гари стало трудно дышать, но он все равно направлялся вперед, различая уже не только треск пламени, но и рев зверя, утробный, страшный, и крики людей. А еще ржание рвущейся с привязи лошади, и вдруг женский вскрик, громким эхом перекрывший все прочие звуки…
Уильям узнал голос Соланж.
Такого страшного крика он никогда прежде не слышал, даже остановился на миг, и это спасло ему жизнь. Из дыма прямиком на него выскочил черный призрак…
Обсидиан.
Удила, никем не удерживаемые, били по крупу животного; Уилл, испугавшийся было, в следующий миг подался вперед и ухватил их рукой. Конь протянул его за собой фут или два и только тогда остановился… Перепуганный пламенем, он безумно вращал большими глазами и мелко дрожал.
— Ну-ну, — Уилл погладил его по бархатистому боку, — успокойся, дружок. — А сам, стянув куртку, накинул ее на морду животного и развернул его к полыхавшему свечкой старому складу.
— Соланж? Кайл? — позвал он.
— Уилл! — откликнулся тихий голос закашлявшись. — Уилл, я здесь.
Молодой человек устремился вперед и сквозь клубы дыма рассмотрел на земле скрюченную фигурку Соланж, прижимавшую к телу окровавленного мужчину.
— Уилл, помоги, умоляю, — взмолилась она, — он, кажется, умирает. — Из глаз ее текли слезы и капали с подбородка.
Глава 40
Все проходило не так, как Соланж представляла: с дневными представлениями в «Глобусе» вечерние игрища в «Розе» и прочих театрах не имели ничего общего. В первый вечер, когда на нее надели ошейник и водили по сцене, как собачонку, ей казалось, что хуже и быть не может, но потом прямо на сцене за ней гонялись терьеры и клацали челюстями, способными перегрызть крысу пополам, и хуже было в разы. Она металась, пытаясь хоть куда-то сбежать, но актеры, окружив сцену, отгоняли ее длинными палками, а зрители улюлюкали, крича, как охотники в том лесу: «Ату ее, ату рыжую!» И если бы не Уилл, вооружившийся палкой, как у актеров, и отогнавший собак, они бы загрызли ее на потеху толпы…