Именно в этот вечер, торопливо покидая театр, Соланж ясно, как никогда, поняла, что они, перевертыши, все равно что игрушки для развлечения: им либо надевают ошейник (как было с Кайлом) и заставляют проливать свою кровь в диких игрищах, либо гоняют по сцене с собаками и сношают в борделях.
Других вариантов не предусматривалось.
И ее поглотила тоска. Такая гнетущая, что хотелось… объятий… Теплых, уютных, как в вечер после визита к ним графа Эссекского. Чтобы большие, крепкие руки обхватили ее и держали не отпуская, защитив от всех бед.
Никогда раньше подобные мысли не посещали ее… Соланж привыкла справляться с трудностями сама, рассчитывать лишь на себя, а тут эта слабость, побудившая выйти из комнаты и стоять в коридоре под дверью Сайласа Гримма.
Мыслимо ли?
Осознав, что творит, она убежала к себе и промаялась до утра, убеждая себя, что привязанность — это вовсе не слабость, да и нет этой привязанности, только тоска. А тоска мало что значит…
И чтобы себе доказать: она сильная, как и прежде, Соланж для себя положила выступить в «Розе». Денег все еще было мало, а Шекспиру она обещала от идеи с подобными представлениями отказаться… Значит, не скажет ему, и на этот раз сама справится.
И ведь справилась, в самом деле. В «Розе» публика оказалась солидней и не вела себя так необузданно, как в прочих театрах до этого — ей всего-то пришлось прогуляться по сцене, изображая лису, забравшуюся в курятник.
А потом в закутке, где она могла обратиться, на нее кинулись двое: один держал, а второй как-то лихо, явно со знанием дела нацепил ей на лапу браслет. Соланж опомниться не успела, а ее, окольцованной, сунули в клетку и повезли в неизвестном ей направлении…
Она думала, что везут ее в Ньюгейт, в тюрьму, где и запрут до вынесения приговора, хотя тот и так был понятен: обезглавливание — и точка.
Но привезли ее не туда…
Соланж учуяла запах реки и поняла, что они где-то в доках. Большое, обветшалое здание, в котором она оказалась, походило на склад, вот и ящики кое-как расставлены у стены, а на них ярко горящие свечи. По всему неспроста расстарались охотники тратиться на освещение…
Что здесь происходило?
Вскоре, неся еще несколько клеток, появились другие мужчины.
— Как улов? — переговаривались они между собой. — Есть чем побаловать наших клиентов? — Один из мужчин наклонился и заглянул между прутьев к ней в клетку. — Кто у нас тут? Рыженькая красотка. — Глаза его вспыхнули интересом. — Мужчина-женщина? — осведомился он у приятеля.
— Женщина, хоть и рядилась в мальчишку, — откликнулся тот с самодовольством. — Но мы ее со «Спринг-филдса» ведем — поняли сразу, кто она есть! Уж у нас глаз наметанный.
— Хороша, — подтвердил собеседник. — За такую немалые денежки выручим! Знаю, кто точно не поскупится прикупить ее для себя.
— Торг будет жарким, — загоготали они.
У Соланж шерсть на загривке поднялась дыбом: торги?! Ее собираются продавать как товар?
Она бросила взгляд на прочие клетки, в которых, перепуганные, как и она, сидели такие же перевертыши.
Торг.
И пусть она успокоила себя тем, что ее покупателя, кем бы он ни был, в ее лице ждет огромный сюрприз, легче на сердце не стало. Подумалось о других соплеменниках, не способных спастись, как она… Сколько их уже было и будет еще?
Вот ведь твари.
От возмущения девушку затрясло, и будь она без браслета, ее перекинуло бы назад в человека, а так… будто жгло что-то под кожей и ломило в висках. В таком лихорадочном состоянии Соланж наблюдала, как склад заполняют новоприбывшие мужчины и женщины: кто-то приходил парами, но в основном — по одиночке. Богатые, важные, они занимали расставленные в три ряда стулья и, пряча лица за черными масками, тихонько переговаривались между собой.
Уже перед самым началом торгов, когда один из распорядителей кивнул человеку у двери, велев ее запирать, в помещение быстрым шагом вошел высокий, широкоплечий мужчина в плаще. Он был, как и прочие, в маске, лица не разглядеть, но при виде него у Соланж ёкнуло сердце…
Не может быть, нет, мозг играет с ней шутку!
— Многоуважаемые дамы и господа, рад приветствовать вас на наших закрытых торгах для избранной публики! — провозгласил, между тем, распорядитель и указал на первую клетку. — Позвольте представить вам первый лот нашего аукциона: молодого матерого волка с темпераментом столь горячим, что даже зимняя ночь рядом с ним покажется знойным летом. Поглядите на эту серую шерсть, мягкую, как гусиное перышко, в эти глаза, горящие страстью… Станьте тем, кто смирит дикого зверя и насладится его выпестованной покорностью! — Говоривший выдержал паузу, позволяя каждому его слову впитаться в сознание присутствующих клиентов. — Итак, начальная ставка — пятнадцать фунтов, — провозгласил он.