— Кровь Христова, да она действительно сдохла! — с недовольством констатировал он. — Вот ведь проклятое невезенье.
— Что же делать, сэр?
Толстяк думал недолго.
— В Темзу ее — и дело с концом.
Слуга вздохнул:
— В Темзу, так в Темзу.
Но не успел еще даже договорить, как «мертвый» зверек подорвался на лапы и скакнул на свободу. Ошалевшие слуга и хозяин только и видели, как метнулся в ночи рыжий хвост, исчезая в клубах застилавшего улицу дыма.
— Вот ведь рыжая тварь, обманула. — Первым пришел в себя, брызжа слюной, обманутый вор. — Прикинулась мертвой, рыжая гадина. А ты, олух, куда смотрел? — накинулся он на слугу. — Должен был сразу понять, что она притворяется.
— Это как же, сэр? Вот и вы ей поверили. Натурально сыграла… Актриса, как пить дать, актриса.
— Ты и сам у меня в актеры подашься, коли ее не изловишь. Беги за ней, ну! И поймай, ее слышишь, без лисицы не возвращайся!
Со скорбным видом, понимая всю тщетность затеи, слуга кинулся к полыхавшему складу.
А лисица тем временем белкой металась в горящем факелом здании и зазывала наружу медведя. Раскаленный докрасна пепел дождем падал вниз, подпаливая звериные шкуры, инстинкт подсказывал уходить, особенно после крика людей, сообщавших, что крыша в скорости рухнет, но Кайл надумал спасать гадкого Дага.
Зачем он ему? Что за нелепейший героизм?
Ей не было дела до приспешника толстяка, зато было — до Кайла.
— Ну скорее же! Умоляю, скорее! — Уже в дверях металась она, то ли крича, то ли тяфкая — одним словом, вопила всем своим существом. Вернее, двумя существами себя: и звериной, и человеческой.
Но крыша рухнула раньше, чем Кайл успел выйти…
Сама она инстинктивно отпрыгнула и в прыжке видела, как отбросило Кайла, ударив балкой в широкую спину. Он упал в стороне от нее и больше не поднимался…
Соланж показалось, она и сама… умерла.
Снова застопорилось дыхание, потемнело в глазах, а язык прилип к нёбу куском мертвой плоти.
— Кааааааааааайл! — в конце концов завопила она, взвыв в совершенно нечеловеческом крике.
И уже подалась в его сторону, когда чьи-то руки ухватили ее…
— Пожалуйста, не убегай, умоляю, — взмолился тоненький голос. — Он велел без тебя не возвращаться, а ты понятия не имеешь, какой он в гневе. Чисто Люцифер!
Соланж узнала голос слуги и в принципе, перекинувшись, справилась с ним бы на раз, но пожалела беднягу. Извернувшись, цапнула его за руку и отпрыгнула в сторону… Вряд ли он знал, чего избежал, отделавшись легким укусом…
— А, ты нашел нашу маленькую лису, — выступил из клубов дыма, поистине как Люцифер, его хозяин. — Милая, не убегай, — обратился он к ней. — От счастья разве же убегают? Я ведь к тебе со всем сердцем. С любовью, можно сказать, а ты обманула меня… Нехорошо это, милая. Очень нехорошо.
Слушая лицемерные эти речи, Соланж думалось лишь о том, что из-за этого человека, из-за него и никого больше, Кайл, может быть… умирает. Прямо в эту секунду, когда она даже не может быть рядом… опять же из-за этого человека.
В ней вскипела такая острая ненависть, что не осталось ни голоса совести, ни стыда.
Перекинувшись в один миг, она с бесстыдством сделала шаг в его сторону.
Толстяк обомлел, пожирая ее обнаженное тело глазами. Разве что слюни не капали изо рта…
— Ты либо уйдешь подобру-поздорову, — предупредила она, — либо… умрешь. Я даю тебе выбор!
Толстяк осклабился в пошловатой улыбке.
— Я был бы полным ослом, откажись от подобной красотки, — молвил он, по всему не воспринимая ее угрозу всерьез.
Соланж сделала к нему еще шаг.
— Вы уверены в своем выборе? — тихим, упреждающим тоном осведомилась она.
— Абсолютно уверен, моя дорогая. — И говоривший тоже шагнул в ее сторону.
Теперь они оказались так близко друг к другу, что стоило одному протянуть руку, как он бы коснулся другого.
Именно это и сделал толстяк, протянув руку и… обхватив грудь Соланж.
Она ни разу не шелохнулось, пока несчастный корчился в муках у ее ног, он, в конце концов, сам сделал выбор. Его предупреждали. И только когда наблюдавший за происходящим слуга в панике бросился прочь, девушка отмерла и, перешагнув через мертвое тело, бросилась к Кайлу.
Он дышал.
Но едва различимо.
Острый обломок доски, проткнув его сзади насквозь, алел свежей кровью.
— Кайл, — позвала Соланж, осторожно приподнимая с земли его голову. — Кайл, пожалуйста! Умоляю, не умирай. — Она обхватила его, прижимая к себе, и слезы, до этого будто запекшиеся в груди, хлынули водопадом. — Я так виновата перед тобой… так виновата… ни разу не сказала спасибо, хотя ты, как никто, помогал мне во всем. Даже тогда, когда я не знала об этом! Когда принимала тебя за врага, ты уже заботился обо мне… Вот и сейчас это все из-за меня. Какая ж я дура, Кайл! Какая же я непроходимая дура.