Соланж ощутила в этой истории недосказанность, нечто глубинное, что старик утаил из каких-то неведомых соображений, и, не желая, казалось бы, лезть к нему в душу, все же спросила:
— Что случилось потом? Почему вы с ней разлучились?
— Ах, дураком я был, вот и все, — выдохнул он. — Выведал, кто обидел ее — понимаешь, та рана, чуть ее не убившая, не шла из моей головы, — и начал мстить. Убивать я привык, как-никак был солдатом… да и не только поэтому… Вот и… А Гвеннит ругала меня, страшилась, что я навлеку на нас гнев божий и человеческий. Умоляла прекратить убивать, но я не сумел вовремя остановиться…
Сказав это, он поглядел на взволнованную Соланж: знакомое имя отозвалось в ее сердце застарелой, ноющей болью.
— Мою мать звали Гвеннит, — призналась она, и собеседник кивнул.
— Эта девочка и была твоей матерью, Соль, — молвил старик, переменившись в лице. — А я… твой отец.
Вцепилась в спинку кровати, Соланж рвано выдохнула весь воздух, а вместе с ним одно только слово: «Отец»… Взгляд сам собой нащупал мужские руки в перчатках и замер на них, как на точке опоры в ее пошатнувшемся неожиданно мире.
— Я скверный отец, это я знаю, как и возлюбленный никакой, — покаянно и торопливо продолжил старик. — Я не сумел оценить великое счастье, выпавшее на мою долю, а ведь оно было больше, чем кто-либо мог осознать. — Он сжал и разжал кулаки. — Этот наш дар, дар-проклятье нашего рода, делает нас особенными, но и одинокими одновременно, — сказал он, не отводя от девушки глаз. — Да ты и сама знаешь об этом… И понимаешь теперь, почему я так испугался влюбленности в твою мать. Любить без возможности прикоснуться к любимой — это пытка, Соланж. Это пытка поболее прочих… И когда в то первое утро я вошел в ее комнату и склонился над ней, вглядываясь в черты дорогого лица, ты можешь представишь, что случилось со мной, когда тоненькая рука, вспорхнув с одеяла, вдруг накрыла мне щеку… А уста прошептали: «Вы спасли мою жизнь. Я безмерно вам благодарна». — Его губы изогнулись в печальной насмешке над самим собой. — Я отпрянул от бедной девочки, как от чумной. Испугал ее странной реакцией на слова благодарности… И выскочил, стыдно признаться, из дома лекаря сломя голову и бежал пару кварталов, не разбирая дороги… Был уверен, что мне все привиделось, что стоит вернуться, как выяснится: девчонка мертва. Что ничуть я не спас ее, а убил…
— Но вы вернулись… — отозвалась Соланж неподатливыми губами.
— Вернулся. Иначе не мог. Сначала следил, не вынесут ли тело из дома — не вынесли. Я тогда был уже как безумный… От мысли, что это она, моя пара, та самая, в голове совершенно мутилось.
Соланж, у которой в душе творилось не меньшее светопреставление, уточнила вдруг:
— Что значит «та самая»? И отчего это? — Она подняла свои руки ладонями вверх. — Я всю жизнь хотела понять, за что проклята этим даром… Мать говорила, что это наследие от отца, но ни разу не говорила, что может быть кто-то не восприимчивый, как она…
— Она — мать, матери загодя защищены от проклятья, — ответил старик. И продолжил, подгоняемый молчаливым вопросом в глазах собеседницы: — В нашем роду из уст в уста передается легенда о самой первой носительнице нашего дара, Хейл Пирсон. Она была женой мельника, взятой кормилицей в замок тогдашнего лорда Донована. В родовитом семействе только-только появился наследник, а девушка, тоже недавно разрешившаяся от бремени, в тот момент и сама выкармливала младенца. Могли выбрать кого-то другого, ясное дело, но госпоже, говорят, приглянулась миловидная девушка: она полагала, должно быть, что вскармливай ее сына дурнушка, тот и сам сморщится как изюм. А у Донованов, надо сказать, красавцев в роду не водилось… И вот однажды на красоту юной кормилицы обратил взор и супруг леди Донован. Начал захаживать в комнату сына и наблюдать, как вспыхивающая от смущения Хейл кормит младенчика грудью. Лорд воспринял ее горящие щеки за признак расположения и начал весьма недвусмысленно домогаться девицы… Она, как умела, его избегала, так как любила своего мельника-мужа и поддаваться поползновениям лорда не собиралась, но долго ли сможешь прятаться в замке от одержимого страстью мужчины? В одну из ночей лорд взял девушку силой, та отбивалась, кричала — все бесполезно. Когда все закончилось, она простоволосая и босая, в одном накинутом на ночную сорочку плаще сбежала из замка через незапертую калитку. Вернуться к мужу страшилась, боялась, что не поверит он ей, осудит, вот и брела, не зная куда, целый день кряду, а когда кончились силы, просто рухнула на дорогу…
Глава 44