— Там на дороге ее и нашла местная ведьма, — продолжал старик свой рассказ. — Выходила долгие дни метавшуюся в горячке несчастную, а в ответ услыхала безрадостное: «Лучше бы ты умереть мне дала. Не хочу жить!» — и всё. Ведьма та, ясное дело, выведала причины и предложила помочь: мол, хочешь, сделает так, что ни один человек не прикоснется к ней супротив ее воли. Хейл обрадовалась и согласилась… — Рассказчик коротко помолчал, будто обдумывая что-то в уме, и заключил: — Да только ведьма та не сказала, что ворожба ее сделает девушку все равно что изгоем. Ее и потомков ее, ведь всякий прикоснувшийся к ним, умрет в мучениях, и только тот, кто судьбой тебе предназначен, останется невредим.
Соланж прошептала:
— Так это, в самом деле, проклятие.
— Так ли все было, как говорится в легенде, утверждать не берусь, — кивнул Фергюс. — Но Хейл, как уверяют, вернулась потом за своим сыном в замок, а лорд ее как увидел, так сразу к себе поманил — она и пошла… В общем, умер он в тот же миг, как коснулся ее. Все в замке решили, что сердце ему отказало, а Хейл забрала сына — и была такова. И да, коли ведьмина ворожба — причина нашего дара, тогда мы воистину прокляты.
Ноги уже не держала Соланж, и она опустилась на край широкой кровати. Не верилось, что вот так в одночасье она получила ответы на долгие годы мучавшие ее вопросы. И не сказать, чтобы после подобного ей стало легче, но ощутить сопричастность оказалось донельзя важно. Вдруг понять почему и побеседовать с кем-то таким же, как и она…
С отцом. Боже мой!
— Но вы все-таки бросили мою мать, — сказала она. — Обрели в ее лице счастье и все-таки бросили!
— Я не бросал, — признался старик. — Я любил ее больше жизни, и она отвечала мне тем же, но жажда мести, я говорил уже, ослепила меня. Я знал со слов твоей матери, что, возвращаясь в тот вечер домой, она подверглась нападению неизвестных. Тем двоим нужны были деньги, ее несколько пенсов их не устроили и в порыве беспочвенной злобы они просто пырнули ее и бросили умирать. Мысль о том, ЧТО я мог потерять по вине этих нелюдей, убивала меня… Я мечтал их найти и заставить поплатиться за совершенное. Каждый вечер я проводил в самых злачных местах Лондона, прислушивался к разговорам, улавливал шепотки… А порой сам, прижав к стенке очередного мерзавца, задавал один и тот же вопрос: «Это ты убил женщину за два пенса у «Головы сарацина»? Найти тех двоих оказалось непросто, — признался старик, — но я не жалею о сопутствующих моему поиску смертях… Те мерзавцы заслужили свое. Вот только Гвиннет считала иначе… Твердила, что я накличу беду, и в один день меня, в самом деле, схватили. Те двое выдали меня стражникам, — тяжело выдохнул он.
— Так вы были в тюрьме?
— Лучше бы, в самом деле, повесили, чем гадать каждый день, что сталось с твоей матерью без меня. Она ведь беременная была, и я собирался в качестве свадебного подарка преподнести ей отмщение, понимаешь? А в итоге меня заперли в камере без возможности с ней связаться.
Соланж заметила саркастически:
— Любопытный свадебный дар. Вряд ли бы мама оценила его…
Фергюс прошелся по комнате, запустив пальцы в волосы.
— Она хоть иногда вспоминала меня? — спросил вдруг. — Что-нибудь говорила?
— Лишь то, что я получила от вас этот дар. — Соланж стиснула кулаки.
— Она была… счастлива?
— Иногда.
Старик молча кивнул.
— Я ведь искал ее, когда выбрался, но прошло много лет, и вскоре отчаялся отыскать. Но стоило только увидеть тебя у реки, как я понял сразу: это ребенок Гвиннет. К тому же на тебе были перчатки! Хорошей выделки, дорогие перчатки у мальчишки в скромной одежде.
— Вы потому помогли нам?
— Из-за этого в первую очередь, но не только. Я сочувствую перевертышам и нахожу то, что делают с ними, бесчеловечным.
Они открыто посмотрели друг другу в глаза — отец и дочь, встретившиеся впервые, — и между ними сплелась тонкая нить, чуть приметная, полупрозрачная, но уже осязаемая.
— Это вы привели к пансиону нашу кобылу? — спросила Соланж.
Фергюс кивнул.
— Я наблюдал за тобой с того дня, как увидел. И когда вы отправились в лес, сразу понял, что ты ни разу не обращалась… Следовал на расстоянии, наблюдал. Жаль, охотников слишком поздно приметил — они пришли с другой стороны, — и пока я отвязывал и угонял их лошадей, тебя ранили. К счастью, о тебе было кому позаботиться! — Они оба, как по команде, поглядели на Кайла, который, все такой же бесчувственный, лежал на постели.
И, наверное, от душевной усталости — слишком многое в этот вечер успело случиться — у Соланж защипало в глазах. Она закусила губу, борясь с неожиданно неудержимым желанием ощутить объятия Кайла, его ласковое тепло, уютную тишину — что-то незыблемое в этом изменчивом мире.