Как же поздно она поняла эту важную истину!
— С ним все будет в порядке. — Будто прочитал ее мысли отец, а потом осторожно сжал ее плечи.
Соланж проснулась посреди ночи от гнетущего чувства тревоги в душе. Полежала, прислушиваясь к себе, — и вдруг лавиной обрушились воспоминания: выступление в «Розе», торги, пожар на складе, вновь обретенный отец…
… И, конечно, ранение Кайла.
Вот отчего эта тревога в душе, эти смятение, беспокойство и неуютность.
Удивительно, что она вообще сумела заснуть, повинуясь наказам Фергюса и Уилла.
Соланж встала с постели и, накинув халат, прошла в комнату Кайла.
Катберт, старый слуга, спал на кушетке в углу, она ясно видела в темноте, как вздымается и опадает от дыхания его грудь. Лишь на секунду засомневавшись, она откинула одеяло и легла на другой половине кровати, глядя… на своего человека.
«Того самого», как сказал о ее матери Фергюс.
Какая насмешка судьбы! И какое счастье одновременно…
Теперь, отложив в сторону прочие вещи и дав себе мыслить трезво, без шор на глазах, она вдруг подумала: ей всегда нравился этот мужчина. И потому раздражал своей, как ей тогда виделось, преданностью отцу и равнодушием к ней…
Ей, должно быть, мечталось о большем, просто она гнала прочь подобные мысли.
А теперь вот расслабилась…
Милый Кайл!
Она коснулась его лежащей поверх одеяла руки и замерла, словно очернила святыню, и ее вот-вот накажут за святотатство. Не наказали… Осмелев, она стиснула крепкие пальцы, да так и уснула с улыбкой на губах и ощущением тихого счастья в душе.
А снова проснувшись уже в свете яркого дня, мгновенно распахнула глаза.
— Выспалась?
— Ты очнулся!
Прозвучало одновременно, и Соланж утонула в нежности голубых глаз.
— Еще на рассвете, — первым ответил на вопрос Кайл. — Очнулся и не поверил глазам…
У Соланж вспыхнули щеки.
— Я подумала, за тобой нужно… — «присматривать» хотела добавить она, но в итоге сказала другое: — Я хотела быть рядом. — В конце концов, он заслужил эту правду, а ей хотелось эту правду сказать.
Ничто в лице Кайла не изменилось, только рука крепко стиснула ее пальцы, а ищущий взгляд будто ощупал лицо, убеждаясь: она сказала именно то, что хотела сказать.
— Я надеялся, что однажды услышу эти слова, но не мог и мечтать, что так скоро.
— Прости.
Соланж толком не знала, за что именно извинялась — за все недобрые взгляды, насмешливые слова, выстрел в грудь, медвежий зверинец и за холодность этих последних нескольких дней, когда так нелепо отталкивала его, желая доказать и себе, и всему миру, пожалуй, собственную самодостаточность — за все разом.
Но за сердечную слепоту в первую очередь…
— Мне прощать тебя не за что, — сказал Кайл и поднес к губам ее руку. Соланж стало жарче в разы, это сердце в груди зачастило с утроенной силой. — Расскажешь, как я здесь оказался? — с удивительной чуткостью перевел разговор на другое мужчина.
Соланж выдохнула залипшее в легких дыхание и сказала:
— Уильям и тот человек…
— … Нищий из-под моста? — уточнил Кайл. Соль кивнула.
— … Они уложили тебя на Обсидиана и привезли сюда, — досказала она. И продолжила: — Ты был ранен. Фергюс помог вынуть обломок доски, остановил кровь и перевязал твою рану. Я помогала ему.
Кайл улыбнулся.
— Кажется, нам суждено врачевать раны друг друга.
И в этих словах было больше глубинного смысла, чем во всех прочих словах, когда-либо сказанных ими друг другу.
— Выходит, что так, — неловко признала Соланж, и Кайл потянул ее на себя. — Что ты делаешь? — запротестовала она, не особенно, впрочем, противясь. — Твоя рана… она снова откроется…
— Ты залечишь ее… поцелуями. Я уверен. — С такими словами он с нежностью поцеловал ее в губы. Снова как в первый раз. Но и знакомо одновременно. Словно Соланж бесприютная и босая, блуждала где-нибудь на чужбине, а теперь возвращалась домой… К теплу, сытости и достатку. Ее мытарства закончились… — Я люблю тебя, Соль, — раздалось вдруг у самого уха, опалив дыханием щеку… и, как ни странно, громко стучащее сердце. — Я люблю тебя… Просто хочу, чтобы ты знала, на случай, если так и не догадалась.
Она догадалась…
Но верить боялась.
И задохнулась теперь от эмоций, застопоривших дыхание.
От сотни мурашек, пробежавших по коже, и фейерверка в своей голове, взрывавшегося прямо сейчас, не удалось отозваться ответным, пусть даже самым простым: «И я тебя тоже», так как дверь распахнулась, и в комнату кто-то вошел.