А ведь она не знает.
И никому ничего не расскажет.
А если и расскажет, то о ком?.. О незнакомце, которого подцепила в клубе?..
Ее кожа была нежная и мягкая, удивительно гладкая под пальцами, которыми он провел от вздрагивающего от рыданий горла девушки до ее мягкого животика.
— Ну, не плачь, — шепнул он. Он гладил ее тело, ласкал его ладонями, словно очнувшись от безумия, в котором терзал и мучил это нежное хрупкое создание.
Эта запоздалая ласка, трогательная нежность заставили девчонку совсем раскиснуть; она неловко перевернулась на бочок, пряча горящее лицо, и Глеб ощутил, что снова хочет ее — маленькую, беззащитную, стыдливую, даже после всего того, что здесь только что было, удивительно чистую и трогательную. Поддаваясь внезапному порыву, он приподнял к себе ее зареванное личико и провел пальцем по горячим, вспухшим губам, словно заново начиная игру. Сейчас, немного утолив свой голод, он хотел бы начать все заново, по — другому.
«Она ведь не знает, кто я…»
Ее горячие губы раскрылись так нежно, так чувственно, и она поцеловала его палец вновь, как тогда, в первый раз — мягко, невыносимо мягко и сладко, чуть прихватив его губами и чуть коснувшись языком, так, словно это прикосновение доставляло ей ни с чем несравнимое удовольствие, ласкало чувствительную глянцевую поверхность губ, влажного языка.
От этой немудреной ласки у Глеба в голове зашумело, он едва не задохнулся от прилившего возбуждения, глядя, как ее язычок осторожно касается его кожи еще и еще. и ее губы, такие горячие, такие близкие, такие сочные и яркие.
Глеб не любил целовать женщин.
Поцелуи — даже самые изощренные, — выходили каким-то сухими и жестким, и он не чувствовал ничего, не удовольствия, не возбуждения.
Теперь же ему вдруг невыносимо захотелось попробовать эту чуть припухшую розовую влажную мягкость. Он склонился над девушкой, чуть помедлил — ее горячее дыхание обжигало его щеку, — и коснулся ее губ, неуверенно и осторожно, почти робко.
Ничего слаще не пробовал.
От чистого вкуса этой девушки поцелуй вышел крышесносящим, настолько вкусным, что Глебу показалось — он вкусил сочный плод. Прихватив нижнюю губку девушки своими губами, он осторожно провел по ней языком, удивляясь, какая женщина может быть сладкая. Ласкал ее рот — и чувствовал, как кровь у него закипает от немудрёной ласки, которая в совершенстве была освоена классе в девятом, да там же и позабыта, отодвинута куда-то на периферию желаний, чувств и наслаждений.
Девушка ответила ему; осторожно обняв ладонями его лицо, она пила его дыхание, ласкала его губы своим мягким язычком, и от этих прикосновений он зверел и едва не рычал, прижимаясь к ее телу все плотнее, словно желая в него вжаться, проникнуть в ее кровь и поделить на двоих жгучее, безумное желание, которое дарили эти неожиданные поцелуи.
— Ум-м-м, сладкая какая! — Глеб даже рассмеялся хрипло, чтобы скрыть свое смущение. Ротик Олечки возбудил его, пожалуй, сильнее, чем все, что происходило до сих пор, член встал — сильно, почти до боли от переполняющей его крови, — и Глеб со стыдом понял, что его трясет совсем как мальчишку, который дорвался до секса в первый раз. — Сладкая.
Он снова поцеловал девушку, уже смело, жадно, поглаживая ее губы своим языком и позволяя ей приникнуть в его рот своим. Черт, это было внезапно и так чувствительно, что он едва не застонал и напрягся, пережидая всплеск возбуждения, от которого едва не кончил на животик Ольге.
«Ну, этого еще не хватало, — думал он, — опарафиниться как сопляку!»
Однако никакие доводы разума не помогали; от поцелуев горели губы, и Глеб постанывал, растворяясь в блаженстве, запустив руки в растрепанные волосы девушки и целуя, целуя, целуя, задыхаясь от нахлынувшей нежности, давно позабытой где-то на границе юности.
Эту девушку, которая казалась ему недосягаемой, и которая была такой желанной, теперь хотелось обласкать. Все равно, что она не знает, кто он — все равно! После всего, что только что здесь произошло, Глеб вдруг захотел подарить ей всю нежность, которая лежала где-то в глубине его души, нерастраченная, никому не нужная. Хотелось загладить свою вину — подспудно Глеб испытывал странный стыд от того, как вел себя с этой девочкой, дорвавшись до ее тела.
Ему больше не хотелось ее криков и животной откровенной возни; их он получил предостаточно. Хотелось трепета — с удивлением Глеб вспомнил о своем странном, ему самому непонятном желании ощутить трепет и волнение, какие испытывают влюбленные по отношению друг к другу. Секс, но больше чем секс; доверительная ласка и желание насытиться удовольствием партнерши, услышать, как ей станет хорошо оттого, что она с ним… именно с ним…