С изумление Глеб понял сразу две вещи: во-первых, он хочет Олечку как и прежде, и даже еще больше. Попробовав ее, поняв, что она может быть доступна, он только еще сильнее разжег свое желание. Позволив себе расслабиться, позволив себе проявить чувства, насладиться ими, он захотел повторить это еще и еще, и в качестве партнерши видел только ее — Олечку с завязанными глазами, доверчиво принимающую его.
А во-вторых — вместе с этой доступностью она стала еще дальше и недоступнее, чем прежде.
Выдрав ее как следует, он, как ни парадоксально, не заимел на нее никаких прав. Посмей он щипнуть ее за зад — и она влепит ему звонкую пощечину. Намекни он ей о клубе — и она сочтет это за оскорбление, а то и вовсе может удрать, убежать из его жизни, сгорая со стыда, ведь такими тайнами не делятся ни с кем.
А третья вещь, которую Глеб понял, но сознаться себе в ней не посмел, заключалась в том, что к его дикому, одержимому желанию прибавилась еще и острозубая ревность, которая острыми зубами впилась в его разум и мгновенно сточила остатки здравого смысла. Сквозь стеклянные двери в кабинете своего зама он увидел, как к Олечке подкатывает снабженец, Пашка, что-то загадочно шепча ей на ушко и пытаясь приобнять ее за плечики. И одного того, как его масленый пошлый взгляд ныряет в вырез ее блузочки, Глебу хватило, чтоб затрястись, как в лихорадке.
— Твою же ма-ать, — протянул Глеб изумленно, больше удивленный не нахальством Пашки, жмущегося к Олечке, которая, по своему обыкновению, краснела и неловко отталкивала слишком навязчивого ухажера, сколько собственной болезненной реакцией на эту, казалось бы, ничем непримечательную картину.
В памяти всплыло развеселое студенчество и первая настоящая любовь, поцелуи при луне и клятвы верности, и драка — тогда к его девушке, с такой же нахальной, мерзкой и гладкой рожей, как у Пашки, подкатил молодой мажорчик. Ночевали все трое в обезьяннике, но Глеб испытывал только злое удовлетворение, оттого что нахлестал как следует по этой похотливой гладкой морде, разбил в кровь поганые жирные губы, которые шептали его женщине соблазнительные непристойности…
Давно это было, давно…
С тех пор, пожалуй, Глеб никого и не ревновал Ни своих жен, ни любовниц. Со всеми расставался легко, улыбаясь, понимая, что ни одна из них не затронет уголка души и не заставит неистово бороться и драться. Отболело, прошло.
Проведенная параллель и всколыхнувшиеся, словно зарница, воспоминания, причинили боль, занывшую в груди словно старая рана, и Глеб, развернувшись, почти бегом бросился прочь — подальше от Олечки, от воспоминаний и от собственных желаний.
Глава 6. Сессия номер два
Весь день зловещей тенью следуя за Олечкой, Глеб так и не нашел подтверждения своим догадкам. Олечка была весела и беспечна — насколько это вообще возможно на работе, а встречаясь с ним взглядом, не тушевалась и не отступала смущенно прочь.
Похоже, его, Глеба, в ее маленьком мирке радости просто не было.
Не о нем, а об анонимном любовнике она думала, не о Глебе — о другом! — она мечтала и вспоминала так, что наверняка трусы намокли. От этих приятных мыслей у нее разгорались глаза и зарозовели щеки, Олечка вдруг расцвела, раскрылась, как бледный розовый бутон, туго завернутый в серебристо-серые атласные лепестки, внезапно явив миру насыщенный, почти алый цвет. Глебу показалось, что она даже похорошела, стала еще красивее и женственней, в походке и жестах появилась томная неторопливая плавность, и Глебу хорошо была известна цена, заплаченная за это! Слезы, льющиеся из-под повязки на глазах, умоляющие стоны и нетерпеливая жаркая возня ее извивающегося тела под ним.
Этак красота словно была упрятана глубоко и зрела, невидимая посторонним, а теперь вдруг раскрылась, поразив весь свет своим неожиданным появлением, и ее увидели все, абсолютно все. Олечка с утра купалась в комплиментах, краснея от смущения и удовольствия, и Глеб замирал, мучаясь от невозможности коснуться ее опущенного лица, от невозможности провести по ее персиково-нежной щеке и зажечь в ее глазах исступление, которое, наверняка, сделало бы Олечку еще краше!.. А она ходила, как ни в чем ни бывало, и даже не смотрела в его сторону!
И что хуже всего, вокруг нее увивался этот чертов снабженец.
Пашка был женат, его жена работала под его началом, но это не мешало ему ходить налево и флиртовать со всеми мало-мальски симпатичными сотрудницами. На людях, на корпоративах, он не позволял себе слишком многого — умный, падла, — всего лишь разговорчики, развлекающие его очередную жертву, вежливые ухаживания типа подай-принеси-налей, и такие острожные, вкрадчивые прикосновения, словно желая, чтоб его жертва привыкла к нему, к его праву ее касаться, и не отторгла его, когда он решится на большее.