Северус протянул руку, легко провел пальцами по ее щеке, бережно коснулся лица ладонью.
— Если вы желаете… — шепнул он, склоняясь ближе. Дыхание Гермионы остановилось. Северус почувствовал бешеный пульс девушки, когда склонил голову и прильнул губами.
Гермиона не раз пыталась представить себе, каково это — целоваться с неприступным и устрашающим профессором зелий. И воображение часто пасовало перед столь трудной задачей. Возможно, потому, что поцелуй — это проявление близости, нежности и тепла, а профессора сложно было ассоциировать с какими-либо чувствами, кроме злобы, недовольства или презрительности. Оставалось только воображать, как его губы, которые чаще всего можно видеть либо сжатыми в тонкую нить, либо искривленными в усмешке, будут грубыми и безжалостными, станут жестоко терзать, наказывая за дерзкую попытку подобраться непростительно близко.
Но если получалось допустить, что Снейп целовал бы ее по своей воле, то в таком случае он без колебаний делал бы все, что хочет. Такой поцелуй неизменно представлялся Гермионе требовательным и настойчивым, берущим, а не дающим. С той же властностью и умением подчинять, которые Северус проявлял везде и со всеми, он даже целуя командовал бы и навязывал свои правила. Как ни странно, такая фантазия не вызывала отторжения, а скорее щекотала нервы.
С другой стороны, Снейп наверняка был неискушенным в простых человеческих отношениях. Он никогда не поддерживал непринужденную болтовню, не танцевал ни на одном из школьных балов и уж тем более не был замечен во флирте. Из всего этого следовало, что и с женщинами профессор не очень-то опытен, хоть Гермиона и догадывалась, что его опыт не равен нулю. Так что вполне возможно, что поцелуй вышел бы неумелым: ударившиеся друг о друга зубы, столкновение носами, неуклюжие попытки найти правильный наклон головы. Гермиона не хотела бы, чтобы оправдалась такая версия, потому что и сама не могла похвастаться умениями по части поцелуев, а ведь хотя бы один из двоих должен знать, что делать. Но идея о возможных слабостях и недостатках страшного профессора тоже была удивительно волнующей.
Однако версию неопытности она чаще отвергала, чем рассматривала. Снейп, конечно, не был красив в классическом понимании, но определенно обладал мрачной привлекательностью, которую женщины охотно принимают как вызов. Другой вопрос, включает ли его опыт что-то кроме удовлетворения плотских потребностей, которые мужчине несложно утолить. Особенно если этот мужчина — Пожиратель смерти, обязанный участвовать во всяких мерзостях. Но даже будучи наслышана о пожирательских оргиях, Гермиона не могла представить себе, чтобы Снейп охотно предавался подобным занятиям. При всей жестокости, он ни разу не поднял руку на ученика и никому не нанес физического вреда. Он нескрываемо наслаждался чужой обидой и даже унижением, но не мог получать удовольствие, причиняя настоящую боль.
В нем таилась страсть — это никогда не вызывало у Гермионы сомнений. Никто, хоть раз увидев горящие гневом глаза Снейпа, не мог бы после этого отрицать, что профессор способен на сильные чувства. Хотя кто знает, с какими женщинами он имел дело, сильные чувства бывают разными… Возможно, он много знает о похоти, но ничего — о любви. В таком случае поцелуй Северуса был бы развратным, страстным, овладевающим. Он не знал бы стыда и условностей, он сводил бы с ума, заставляя все тело гореть от жажды…
Но ни в одной из фантазий Гермиона не могла и представить себе такого. Что его руки будут окутывать ее в заботливом защитном жесте, что прикосновение тела окажется теплым, а поцелуй — нежным.
Сначала мягко встретились их губы. Почти целомудренного касания хватило, чтобы Гермиону накрыла с головой теплая волна, а ее сердце пропустило удар. Потом язык Северуса ласково прошелся по ее губам, обрисовывая их контур, как мягкая кисть, пробуждая, наполняя цветом… Поцелуй был ненавязчивым и ни о чем не просил, но она сама приоткрыла рот, умоляя о продолжении.
Северус принял приглашение, и Гермиона узнала, что это такое на самом деле — целоваться с мастером зелий. Он обращался с ней, как с самым сложным и утонченным составом, вкладывая в каждое движение невозможную деликатность и терпение, бережно, но в то же время умело и решительно. Он был внимателен, замечал тончайшую реакцию, полагался на свою интуицию и продолжал эксперимент. Как и работая с зельями, он знал, что делать, чувствовал, сколько добавить, как долго помешивать и когда дать настояться, прибавить ли огня или лучше не спешить. Словом, зельеварение было не единственной тонкой и точной наукой, в которой преуспел Северус Снейп.
Объятая его руками, окутанная запахами сандала и пряностей, совершенно потерявшаяся среди своих открытий, Гермиона чувствовала, как голова кружится, а коленки предательски подгибаются. Если бы не крепкие объятия Северуса, она просто стекла бы на пол.
Ласковые прикосновения рук, тепло его тела, вкус его губ пробуждали те чувства, которые никогда не отзывались на неуклюжее лапанье Рона. Страсть. Вожделение. Желание растаять, слиться воедино и больше не разделяться. Если именно о таком шептались девчонки в школьных спальнях, то Гермиона готова была признать часы в библиотеке убитыми впустую. Никогда ничего подобного она не испытывала и не знала, что такое возможно испытать.
Наконец Северус плавно оторвался от ее губ, на мгновение дольше нужного задержавшись, прежде чем отстраниться. Она так и стояла, замерев в его руках, боясь, что любое движение разрушит волшебство затянувшегося мига.
— Дыши, Гермиона, — напомнил Северус с мягкой усмешкой и только теперь заметил, как отчаянно ее руки сжимают шерстяную ткань его мантии. Как будто она боится, что, если отпустит, он тотчас же убежит. Признаться, такой порыв и правда настиг Северуса. Восстановить дистанцию, спешно отступить в безопасность привычных стен, стать недосягаемым. Но еще сильнее была жажда восторженного единения, чистого блаженства, которая не позволяла разомкнуть руки на талии Гермионы. Святая Владычица… Такого он не ожидал. По всей видимости, она тоже.
— Ух ты… — наконец восхищенно пробормотала Гермиона. Как будто только что пришла в сознание.
— Да, — отрывисто сказал он. — Так и подытожим.
А что еще тут сказать! Почему теперь, через двадцать лет? Почему именно она, школьница, его ученица, чертова гриффиндорка, Поттерова подружка? Как она смогла разбудить в нем жажду человеческого тепла, близости и понимания? Каким образом худенькая девчонка подняла в его душе такую бурю простым поцелуем?!
Хорошо, если быть откровенным до конца, в этом поцелуе не было ничего простого. Особенно непросто все то, что к нему привело, — в том-то и ключевой момент. Ключевой. Каким-то образом Гермиона нашла ключ к сердцу Северуса и открыла тяжелый замок, заржавевший за долгие годы.
Может быть, и нечему удивляться. Может быть, пора, наконец, признать, что все началось не сегодня и не вчера. Гермиона потихоньку, шаг за шагом, сама того не замечая, влезла ему в душу. Северус сказал сегодня, что часто узнавал себя в ее старательности и жажде знаний. У них много общего, это правда. Но не вся. В придачу ко всему он то и дело видел в Гермионе черты Лили. Блестящий ум, чистота помыслов, готовность бороться за правое дело. А еще великодушие, широта взглядов и участливость.
Мальчик-Вылитый-Джеймс и девочка, живая реинкарнация Лили. Они явились, как призраки из прошлого, будто специально, чтобы настигнуть его. Порой это было невыносимо.
Не сильное облегчение принесло то, что через несколько лет Северус признал: сходство Гермионы с Лили не так уж велико, как кажется. В отличие от Лили, Гермиона не была сердцеедкой. В ней не было ни беззаботности Лили, ни ее готовности флиртовать налево и направо, ни самолюбования. Зато было то, чего Лили недоставало: глубочайшая верность.