Ученики считали, что профессору зельеварения нет никакого дела до их личной жизни — недаром он изображал полное равнодушие. Но Снейп всегда был наблюдателен, а шпионаж развил это качество. Северус не раз замечал, как друзья Гермионы обижают ее своей туповатостью и привычкой ляпать не думая. И каждый раз она благородно прощала их. Черт, да она даже простила Драко «грязнокровку»! После войны между ними установилось пусть шаткое, но перемирие. А ведь он никогда не был ее другом, скорее уж наоборот.
Ее незлопамятность поражала, открывала неведомые Северусу горизонты. Если бы Гермиона Грейнджер, а не Лили Эванс была его подругой, она несомненно простила бы его в той ситуации. И не отняла бы свою дружбу в наказание.
И вот — со всей добротой, деликатностью и пониманием она как-то умудрилась снять один за другим тщательно пригнанные за годы слои отчуждения и теперь беззастенчиво разглядывала его обнаженную душу.
Это… будоражило? пугало? Неважно. Как ни назови непривычные чувства, которые, сама не подозревая, Гермиона оживила в его душе, он не имеет права подпитывать их и наблюдать, что из этих чувств вырастет.
Он ее учитель, слишком старый для юной невинной девочки и слишком побитый жизнью, что физически, что морально. И это лишь самая очевидная причина, почему ни в коем случае нельзя было делать то, что он сделал, уступив минутной слабости. Они противоположны во всем: он порочен — она чиста; его душа темна— ее светла; он одиночка, затворник, изгой — она общительна, дружелюбна и всеми любима.
Но… Пока разум настаивал на недопустимости случившегося и занудно перечислял причины, по которым поступок Северуса ошибочен, а чувства — глупы и никому не нужны, его сердце, молчавшее много лет, вопило восторженным голосом, что наконец-то все на своих местах.
— И что теперь? — беспомощно спросила Гермиона. Рассудок окончательно вернулся к ней и осознал, в каком положении застал хозяйку.
Она. Только что. Целовалась. С учителем. Не просто с учителем, а со строгим и неприступным зельеваром. И ни секунды не жалеет! Возможно, она испытывает нечто большее, чем просто симпатию к нему. Удивительно лишь одно: она не заметила этого раньше. То, что с ней происходит, — не детское увлечение, не поклонение герою и не восхищение выдающимся умом. Ее просто тянет к нему. Она может слушать его целыми днями, смотреть и не насмотреться, ловить каждое движение бровей и угадывать, какие чувства оно выражает. Она хочет оставаться в его руках, лежащих на ее талии так уютно и правильно. Хочет целовать его еще и еще. Но он не позволит. То, что она ощущает как естественное и прекрасное, согласно общественному мнению и правда возмутительно и абсолютно недопустимо.
Северус вздохнул:
— Теперь вы пойдете в свою спальню. В понедельник мы увидимся на уроке. Я буду вычитать баллы за невыносимое всезнайство, а вы будете шипеть себе под нос проклятия в адрес ненавистного профессора.
— Ни за что! Даже не ждите, что я буду притворяться, будто ничего не изменилось!
— Ничего не изменилось, мисс Грейнджер, — сказал Северус и в подтверждение своих слов отступил на шаг. Однако в голосе его прорывалась мягкость, а в глазах — сожаление. — До конца учебного года, который будет долгим, как никакой другой, вы остаетесь моей ученицей, а я — вашим учителем. Вы сдадите свои ЖАБА, все на «превосходно», разве что кроме зельеварения, — он тихо усмехнулся над тем, как серьезно нахмурилась Гермиона, — и только после этого, со свидетельством об окончании школы в руке, спуститесь ко мне в подземелья. Если к тому моменту сохранится желание.
Гермиона посмотрела на него с ужасом и надеждой одновременно:
— Вы предлагаете подождать восемь месяцев и только потом осмыслить чувства, которые мы испытывали минуту назад?
— Думаю, мы оба понимаем, что это за чувства… — Северус послал ей многозначительный взгляд.
Гермиона воинственно прищурилась:
— Надеюсь, вы не хотите сказать, что это лишь влечение… — начала она, заранее отнимая оправдание, за которое он мог бы ухватиться. — Если так, то я должна объяснить…
— Это не так, — быстро вклинился Северус. Больше он ничего не добавил, но интонации было достаточно.
— О… — выдохнула Гермиона, застигнутая врасплох ненавязчивым, но предельно ясным признанием. — И все же… Хотите, чтобы мы держались подальше друг от друга до конца учебного года?
— Да. Так нужно ради нас обоих.
— Не знаю, хватит ли мне сил…
— Значит, у меня хватит на двоих, — решительно сказал Северус. — Гермиона, случившееся вовсе не делает мне чести. Ты хочешь отнять у меня последнее? Заставить нарушить клятву, которую я принес, становясь учителем?
Она опустила голову и огорченно покачала ею:
— Нет.
— Восемь месяцев — всего ничего. Их тебе как раз хватит на то, чтобы разобраться в себе, обзавестись каким-то опытом… Да поцеловать нескольких мальчиков, в конце концов! Понять, чего ты хочешь на самом деле.
— Я знаю, чего хочу, — уверенно ответила Гермиона, поднимая взгляд на Северуса. — Теперь — точно знаю.
Он с сомнением возразил:
— Ты так юна…
— Если только формально, — она пожала плечами, затем улыбнулась с оттенком горечи. — Неважно. Я понимаю твои мотивы и, как уже говорила, уважаю их. И правда, восемь месяцев ничего не изменят. Ты дождешься меня?
Снейп непонимающе посмотрел на нее. А куда он денется? Умчится в закат с другой юной красавицей, которая спустится в подземелья и падет в его объятия?! Он и так двадцать лет ждал. Не юной красавицы на фоне заката, конечно, а тех чувств, которые подарила ему Гермиона: утешение, тепло, близость, надежда… Хотя вряд ли здесь уместно слово «ждать». Ничего подобного он не ждал и даже помыслить о таком не смел.
— А ты как думаешь? — коротко откликнулся Северус, взглядом выражая все то, чему не позволил прозвучать вслух.
Улыбка Гермионы стала радостнее.
— Хорошо, Северус, — она многозначительно выговорила имя. У нее было право произнести его, лишь здесь и сейчас. — Увидимся летом. Можешь быть уверен.
Во второй раз она направилась к двери и во второй раз замешкалась, прежде чем нажать на ручку.
— Спокойной ночи, профессор Снейп. Спасибо вам за все.
— Пожалуйста, мисс Грейнджер, — ответил Северус в закрывающуюся дверь. — И вам спокойной ночи.
========== От автора ==========
Вот и все. Это камерная пьеса, и ей пора окончиться здесь, чтобы оставить место началу чего-то другого: романа или… чего хотите.
Если вас интересует мое мнение… Сомневаюсь, что Северус и Гермиона удержатся на расстоянии друг от друга все эти месяцы. Ее слишком долго тянуло к нему, а он слишком долго был одинок, чтобы так легко отказаться от ее присутствия.
Думаю, на уроках он будет обзывать ее всезнайкой (возможно, даже чаще, чем прежде), но в этом слове появится скрытый смысл, не понятный ни одному из свидетелей, и звучать оно будет с новой интонацией, которую никто, кроме Гермионы, также не услышит.
Она будет беззаботно улыбаться на язвительные комментарии и резкую критику, потому что вопреки словам будет видеть правду в его глазах. И потому что быстро выучит язык движений бровями. Иногда, совсем редко, она будет вести себя так, что Северусу ничего не останется, кроме как назначить ей отработку за нахальство и неуважение к преподавателю (специально для читателя, который беспокоился на этот счет: «неуважение» Гермионы, на самом деле очень даже уважительное, проявится, только когда профессор будет слишком уж строг к своей невыносимой всезнайке).
На первой отработке Северус заставит ее чистить котлы — в конце концов, и правда непочтительно игнорировать его решение держаться в рамках школьных правил. Но хотя бы даст ей моющие средства и будет читать вслух статьи из свежего «Еженедельника зельевара», пока она трудится. Стараясь усидеть за своим столом и сохранить собранность и невозмутимый вид.