— Я никогда вас так не называла! — яростно выкрикнула Гермиона, запоздало заметив, что подскочила с места и встала с профессором лицом к лицу. Его реакция оказалась хуже всех ожиданий, особенно после откровенного, почти дружелюбного разговора, который они только что вели. — И никогда не думала оскорбить, ни словом, ни делом. — Ее голос поневоле стал умоляющим. — Вы не услышали главного: жертва — это не сам поцелуй, а встреча со своим главным сожалением или сокровенным желанием!
— Поцеловать меня — ваше сокровенное желание? А если оно не исполнится, то станет главным сожалением перед лицом смерти? Вы держите меня за идиота, мисс Грейнджер?
— Нет, вы умнейший человек! — воскликнула Гермиона. — Но сейчас, когда злитесь и не слушаете меня, не можете понять простую вещь! Я не клялась поцеловать вас! Я поклялась попросить о том, чтобы вы поцеловали меня.
Северус не заметил разницы, и жалкие попытки ученицы что-то объяснить не усмирили его гнев.
— Неужели знаменитой гриффиндорской храбрости не хватило, чтобы пообещать сделать это самой? — фыркнул он.
— Наоборот, — ответила Грейнджер, — это было бы чересчур просто. Подкрасться, чмокнуть, убежать и получить взыскание. Слишком трусливый выход.
— Но вам понадобилась бы вся ваша смелость, чтобы вынести последствия столь необдуманного и дерзкого поступка, — ответил Северус, все еще на повышенных тонах. — Хотя и теперь вам не избежать наказания за абсолютно неуместное поведение. Не сомневайтесь, я подыщу вам самую отвратительную работу! Или поручу это мистеру Филчу: он будет счастлив занять все ваши вечера до конца семестра. Не говоря уже о потере всех имеющихся у Гриффиндора баллов, а также о моем докладе директору, а также…
Грейнджер имела наглость не просто перебить, но еще и рассмеяться.
— Вы правда думаете, что после всего, через что мы прошли, меня заботят эти дурацкие баллы? — спросила она с каким-то нездоровым яростным весельем. — Что потрошение флоббер-червей или выжимание гноя из бубонтюберов будет отвратительнее рек крови и оторванных конечностей? Хуже, чем видеть, как твоего однокурсника разрывает на части акромантул? Или что вечера с Филчем покажутся мне длиннее той вечности, которую я провела по милости Беллатрисы на полу Малфой-мэнора, выворачиваясь наизнанку от боли? Давайте! Вычитайте чертовы очки, назначайте чертовы отработки! Что бы вы ни сделали, хуже не будет!
Тирада мгновенно отрезвила Северуса. Ему было известно, что троица попала в плен и была доставлена к Малфоям за пару недель до Финальной битвы. Они каким-то чудом выбрались, хотя и не полностью невредимыми. После допроса у Беллатрисы Лестрейндж никто не уходил целым и невредимым. От одной лишь попытки представить, что довелось перенести девочке, Снейпу сделалось дурно. Сама Белла была не очень-то щедра на откровения, но впоследствии от Драко он узнал, что Гермиону пытали жестоко и у нее наверняка осталось множество шрамов.
На короткое мгновение Северус почувствовал порыв извиниться — непонятно, за что именно. Не его вина, что ей пришлось пройти через такие страдания и пытки, боль и ужас. Он не виноват, что она лицом к лицу видела смерть и разрушение. Все многое повидали, не исключая его самого.
Но любые оправдания были неуместны. Он, взрослый мужчина, сам сделал выбор. То же, что выпало на долю Грейнджер, не должно происходить ни с одним ребенком, нигде и никогда. Ее возраст и статус ученицы велели относиться к ней именно как к ребенку. Вот только глаза у нее были совершенно не детские, и смотреть на нее сверху вниз значило бы преуменьшать ее жертву.
Северус не извинился. Он никогда не просил прощения — какой смысл, если его никогда не прощали и не простят? Но чувство вины все же охладило гнев. Снейп распрямился и сделал шаг назад, чтобы дать Гермионе возможность спокойно прийти в себя. Воспоминания заметно подкосили ее.
Грейнджер ненадолго прикрыла глаза и отдышалась.
— Вы правда думаете, — продолжила она спокойнее, — что после всех жертв, на которые вы пошли, после всего, что вы сделали, защищая нас и помогая одержать победу над Волдемортом, — что после всего этого я оскорблю вас глупым детским розыгрышем?
Вопрос был уже не риторическим, и Северус задумался. Ему-то было не привыкать к роли объекта унизительных выходок. Но чтобы Гермиона могла затеять нечто подобное или кто-то из ее друзей счел шутку смешной? Версия казалась нелепой даже при его подозрительности. Такой поступок действительно был слишком мелочным и детским для этих ребят.
— Соглашусь, мисс Грейнджер, — сказал он. — Вы, безусловно, не дурашливый ребенок. Но вы все еще моя ученица. И чем бы вы ни руководствовались, затрагивая в своем обете меня, это было недопустимо, и я вынужден расценивать ваше заявление соответствующе.
Гермиона опустилась обратно на стул, не сводя с собеседника глаз.
— Так странно, — сказала она с непонятным Северусу чувством. — Мы снова в школе, больше не союзники и не товарищи по Ордену Феникса. После всего, что было, мы опять всего лишь ученики и учителя… Школьные правила, режим дня, отработки для нарушителей… Вроде бы ничего не изменилось, и в то же время все по-другому.
Он кивнул и тоже сел, держа спину напряженно прямой.
— Понимаю. Но факт остается фактом. Мы действительно вернулись к прежним ролям и должны вести себя в соответствии с ними. Вы можете найти успокоение в привычном распорядке, мисс Грейнджер.
Снейп был прав на все сто. Гермиона и сама обратила внимание, что, вернувшись в Хогвартс и оказавшись в привычной колее, почувствовала, как жизнь нормализуется. Школьные будни дали ощущение надежности.
Вот только иллюзия, будто ничего не было, рассыпалась, едва Гермиона оказалась в ситуации, в которой невозможно играть старые роли. В довоенном Хогвартсе она никогда не говорила бы так с учителем, не позволила бы себе встать вровень с ним. Но теперь, чего бы ни требовали школьные правила, Гермиона просто-напросто не могла воспринимать Северуса Снейпа только как учителя. Она видела в нем товарища, соратника. Того, кому можно довериться. Кто, как и она, прошел ад насквозь.
— Наверное, мне потребуется какое-то время, чтобы перестроиться, — вздохнула она. Затем подняла глаза и умоляюще посмотрела на Снейпа: — Я приму любое наказание, которое на ваш взгляд положено за мой проступок. Но сначала позвольте рассказать, почему мой обет относился именно к вам. Вы убедитесь, что в том не было ни капли неуважения. Хотя я понимаю, почему вы заподозрили, будто оно есть.
— Понимаете?
В зависимости от того, сколько выболтал Мальчик-Который-Видел-Его-Воспоминания, она действительно могла более или менее осознавать, что подобная выходка неизбежно напомнила бы Северусу забавы Поттера-старшего и компании. Он ничего не забыл. Но Гарри не был Джеймсом, Грейнджер и Уизли не были Мародерами, а сам Северус не был тем неуклюжим затравленным мальчишкой. Теперь у него за плечами имелись вещи пострашнее, чем издевательства кучки гриффиндорцев.
— Да, профессор Снейп. Думаю, что понимаю, — тихо сказала она. — То, что я совершила, — настоящий магический ритуал, а не глупая игра вроде волшебной версии «Правды или действия», затеянная специально, чтобы поставить в дурацкое положение всех участников. Будь это игрой, я бы и не подумала втягивать вас.
— В таком случае, мисс Грейнджер, — он несколько смягчился, — даю вам пять минут на объяснение, как я оказался предметом вашего глубочайшего сожаления. Или же сокровенного желания, во что еще труднее поверить.
— Спасибо, сэр, — ответила Гермиона, тоже немного расслабившись. — В первую очередь хочу сказать, что вы не поняли: поцеловать вас не было бы для меня жертвой. Это, конечно, стало бы серьезной проверкой на храбрость, но я прошла бы ее. Однако действительно было бы крайне неуважительным лезть к вам с поцелуями без спроса. Хоть я и придерживаюсь идеи равенства полов и считаю, что женщина может сделать первый шаг, но такое не по мне. Представьте себе, и в груди книжного червя может биться исполненное романтики сердце. Я хотела, чтобы вы сами поцеловали меня.