— Лично я бы не стал, — ответил Берден.
— Бог знает, что теперь с нами будет. У нас с Кеном нет другого дома. При нынешних ценах на жилье у нас нет никакой возможности… Ладно, это шутка, так? Давина сказала, что этот дом всегда будет нашим, но ведь, что ни говори, это, в конце концов, лишь половина небольшого коттеджа, верно? — Наклонившись, Бренда подняла с пола сухой лист. Ее лицо стало задумчивым и немного грустным. — Это не так просто — взять и начать новую жизнь. Я знаю, что выгляжу моложе своих лет — все говорят мне, — но, как ни верти, в конце концов, никто из нас не молодеет, верно?
— Вы собирались поделиться со мной мыслями о том, что здесь произошло вчера вечером.
Она вздохнула.
— Что произошло? А что обычно происходит в таких ужасных случаях? Это ведь не первый, верно? Они вошли, поднялись наверх. Слышали о кольцах, может быть, знали о жемчуге. Про Давину же постоянно пишут в газетах. Так что любому было ясно, что здесь водятся деньги. Харви услышал их и пошел наверх, чтобы застичь, но они спустились и застрелили его. А потом пришлось застрелить остальных, чтобы никто ничего не мог рассказать — рассказать, как они выглядели, я имею в виду.
— Это возможно.
— А как еще? — спросила Бренда не допускающим сомнений тоном. И вдруг без перехода, к удивлению Бердена, заявила: — Теперь я смогу завести собаку. Так с нами будет или эдак, теперь мне никто не запретит, верно?
Берден вышел в холл и стоял, сосредоточенно разглядывая лестницу. Чем больше он думал об этом, тем меньше картина вязалась со здравым смыслом. Исчезли драгоценности. Очень дорогие вещи ценой, должно быть, в сотни тысяч фунтов. Но убить ради этого троих и покуситься на четвертую жизнь?
Берден пожал плечами. Он знал случаи, когда убивали за пятьдесят пенсов, за кружку пива.
Хотя появление перед камерами оставило у Вексфорда неприятный осадок, он все же мог себя поздравить: на пресс-брифинге он проявил похвальное благоразумие в отношении Дейзи Флори. Телевидение в наши дни — больше не волшебство и не пугающая загадка. Вексфорд привык работать с телевидением, прежде его уже снимали три или четыре раза, и теперь он держался если не раскованно, то, во всяком случае, вполне уверенно.
Лишь один вопрос его рассердил. Он не имел никакого или почти никакого отношения к делу: насколько здесь больше шансов найти убийц, чем в деле с ограблением банка?
Вексфорд сказал, что совершенно уверен в том, что оба преступления будут раскрыты и убийца сержанта Мартина будет схвачен, как и преступники, совершившие убийство в Танкред-Хаусе. При этих словах на губах журналиста заиграла слабая усмешка, но Вексфорд заставил себя не обращать на нее внимания и сохранять спокойствие.
Вопрос был задан не «стрингером» из столицы и не кем-нибудь из местных корреспондентов национальных газет, а репортером «Кингсмаркэмского курьера». Совсем юнец, темноволосый, приятной наружности и довольно нахального вида. Говорил он чисто, как выпускник частной школы, без какого-то лондонского акцента или малейшего следа местного картавого говора.
— Ограбление банка расследуется уже год, инспектор.
— Десять месяцев, — сказал в ответ Вексфорд.
— Но разве не факт, что, по статистике, чем дольше идет следствие, тем меньше…
Тут Вексфорд дал знак журналистке, поднявшей руку, и ее вопрос заглушил окончание фразы репортера «Кингсмаркэмского курьера».
— Каково состояние мисс Давины, Дейзи Флори? Видели ли вы ее?
Вексфорд решил пока не распространяться об этом. Он ответил, что Дейзи находится в реанимации — что могло на тот момент соответствовать действительности, — состояние ее стабильное, но пострадала она серьезно, потеряла много крови.
Такого ему никто не сообщал, но это было очевидно. Журналистка спросила затем, находится ли Дейзи в «списке тяжелых», и тут Вексфорд мог ответить только то, что ни в одной больнице не составляют таких списков и что, насколько ему известно, никогда не составляли.
В больницу он планировал отправиться один. Он не хотел, чтобы кто-то еще присутствовал при его первом разговоре с Дейзи.
Констебль Хайнд, оказавшись в своей стихии, увлеченно заносил в компьютер собранные по делу факты, из которых, как он загадочно объявил, он составит базу, доступную с любого компьютера в комнате. Из супермаркета на черитонской дороге доставили бутерброды. Открывая свою упаковку ножом для бумаги, оказавшимся, как убедился теперь инспектор, довольно полезной вещью, Вексфорд задавался вопросом, как раньше мир мог обходиться без пластиковых контейнеров для еды. Одно из самых полезных изобретений, подумал Вексфорд, бросив неприязненный взгляд на Джерри Хайнда. По крайней мере, не менее полезное, чем факсимильная связь.
Он уже выходил из конюшни, и тут вошла Бренда Харрисон со списком пропавших драгоценностей Давины Флори. Вексфорд успел бегло просмотреть его и передал Хайнду: достойное пополнение базы данных, у констебля будет повод покопаться в своих программах.
Выйдя на улицу, Вексфорд, к своей досаде, обнаружил, что его поджидает давешний репортер. Парень сидел на низенькой садовой ограде, болтая ногами. Вексфорд давно взял за правило не обсуждать «дела» с журналистами иначе как на организованных брифингах. А этот малый, должно быть, отирался тут час или около того, рассчитывая, что Вексфорд рано или поздно выйдет.
— Нет. Сегодня я больше ничего не скажу.
— Это несправедливо. Вы должны отдавать нам приоритет. Поддерживать своего шерифа, а?
— Это выражение означает, что вы меня должны поддерживать, — сказал Вексфорд, неожиданно развеселившись, — а не то, что я должен снабжать вас фактами. Как вас зовут?
— Джейсон Шервин Корэм Себрайт.
— Не всякий повторит, а? Не слишком длинно для подписи в газете?
— Я еще не решил, как буду именоваться в профессиональной среде. Я только на прошлой неделе поступил в «Курьер». Дело в том, что у меня существенное преимущество перед остальными — понимаете, мы с Дейзи знакомы. Она учится в моей школе, то есть там, где я учился. Я ее хорошо знаю… Если вы сейчас к ней, надеюсь, вы возьмете меня с собой, — продолжал он. — Я рассчитываю на эксклюзивное интервью.
Все это Джейсон сообщил уверенным и нахальным тоном, что, в общем, не вполне обычно даже в наши дни. Он, по-видимому, чувствовал себя абсолютно свободно.
— Тогда ваши расчеты рухнули, мистер Себрайт. Вексфорд проводил Себрайта к воротам и подождал, пока тот сядет в свою машину.
Вексфорд с Дональдсоном ехали по главному проезду — дорогой, которой они впервые попали сюда вчера. Крошечный «фиат» Себрайта двигался за ними по пятам. Через четверть мили, проезжая местом, где было много упавших деревьев, они увидели Джона Габбитаса — он орудовал каким-то инструментом, похожим, как показалось Вексфорду, на электрорубанок Ураган, что был три года назад, нанес здешним лесам заметный ущерб. Вексфорд уже замечал свежие вырубки, где посадили маленькие деревца — полуметровые саженцы, подвязанные к опорам или окруженные оградками для защиты от зверей. Сейчас они увидели брезентовый навес, под которым сох пиленый лес: штабеля дубовых, ясеневых и кленовых досок.
Подъехали к главным воротам, и Дональдсон вышел открыть. К левому столбу ворот кто-то прикрепил букет. Вексфорд опустил стекло, чтобы получше рассмотреть его. То была не просто заурядная декоративная композиция. Полная корзина цветов, одна сторона которой глубоко отогнута наружу, чтобы лучше было видно содержимое. Через позолоченный край корзинки свешивались золотистые фрезии, небесно-голубые колокольчики и белые восковые стефанотисы. К ручке корзины приклеена карточка.
— Что там написано?
Дональдсон начал было читать, запнулся, прочистил горло и начал снова:
— «Гордись же, смерть, созданьем обладая, которого ни с чем нельзя сравнить» [4].
Ворота оставили открытыми для Себрайта, который, как заметил Вексфорд, тоже вышел из машины прочесть надпись на карточке. Дональдсон свернул на шоссе Б-2428 в сторону Кэмбери-Эшз и Стовертона. Через десять мнут они были на месте.