– Ну ладно, – смирилась Лала.
Они посидели ещё чуть-чуть, и она отстранилась. Рун встал. Лала тоже.
– Только обними меня сразу, как встретимся. Хоть при ком. Обещай мне, что обнимешь, не смутишься, – улыбнулась она. – Прошлый раз было так мило.
– Лала, ну это перебор был. Давай по ситуации как-то, – почти взмолился Рун, вспомнив строй ратников. – Если прямо толпа, то отложим. Ну мы же не для них обнимемся.
– Вот именно, Рун. Мы же не для них. Тогда какая тебе разница, сколько глаз на тебя глядит? – возразила Лала.
– Ну как какая? – с недоумением отозвался он. – Стыдно. Неужели ты вообще не смущаешься?
– Конечно смущаюсь, Рун, – поведала Лала. – Но это же очень хорошее и доброе. Объятья двух, что дороги друг другу. Разве стоит этого стыдиться? Нет. А смущение лишь волнения добавляет, трепетней сердечку, запомнится надолго и в душе останется навек самым тёплым и ярким воспоминанием.
– Ну да, останется, это факт, – признал Рун. – Такое не забудешь. Лала. Ты мне дорога. Но мои чувства… я не хочу их перед всеми раскрывать. Они только тебе. Только для тебя. А так я перед всеми их выставляю. Словно специально напоказ. Зачем? Я не понимаю. Они лишь для тебя. Ни для кого более. Я не хочу делиться ими ни с кем кроме тебя.
– Рун, если ты не понимаешь, как я это тебе объясню? Это вот здесь, – она приложила ладошки к сердцу. – Почему алый цвет алый и почему он красив? Мы не знаем. Но любуемся на зарево заката. Не важно понимать, важно чувствовать. Неужели ты не чувствуешь, что… это прекрасно, не видеть ничего и никого, когда хорошее меж нами есть и хочет проливаться друг на друга в объятьях нежных?
– Ну… да, наверное это прекрасно, – неуверенно кивнул Рун. – Но должны же быть какие-то границы. Они есть у всего.
– И у твоих чувств ко мне? – грустно улыбнулась Лала.
– Сама же говоришь, что не влюблён, – виновато улыбнулся он в ответ. – Ты вот не хочешь жертв мне приносить. А я же хоть сейчас готов… на них пойти. Ни приласкать нельзя, ни прикоснуться толком. Твои границы безграничны, Лала. Они обширнее гораздо, чем мои.
– Ну уж, нашёл чем укорить, – покачала головой Лала чуть растерянно. – Для жертв и ласк сперва надо жениться. Иначе то бесстыдство будет и позор. Для девушки уж точно.
– Я не укоряю, Лала, вовсе нет, – заверил Рун мягко. – Это здорово, что ты такая. Хорошая. Безгрешная. Я лишь хочу сказать, что… мои границы не к тебе имеют отношение. А к другим. Я не хочу других, хочу чтоб ты была лишь рядом. Вот и всё.
– Смотри ты, как выкрутился, – развеселилась Лала. – Ладно, Рун. Раз ты так хочешь, так тому и быть. Не обнимай меня при встрече, коли смутишься или будет слишком людно. Я потерплю.
– Спасибо, Лала! – безмерно обрадовался Рун. – Ты не переживай, навряд ли снова нам перед толпой устроят встречу. А при бароне я насмелюсь. Правда.
– Мой герой, – с нежной иронией промолвила Лала. – Иди уж. За хворостом своим.
Они глядели друг другу в глаза. И было в её взгляде столько тепла, и доброты, и ласки. Он не выдержал, шагнул к ней и обнял на прощанье. Она лишь вздохнула. Он отступил:
– До свидания, невеста моя славная.
– До встречи, жених мой ненаглядный, – одарила Лала его прощальной радушной улыбкой.
***
Для того чтобы собирать хворост надо углубляться в лес. Чем ближе к деревне, тем труднее его найти. Народ-то не сидит на месте. Парни и мужики редко его ищут, всё же силушка есть и на какую-то иную более важную работу, а вот ребятня, девицы да старики хаживают за ним. Огонь-то всем нужен. Девицы и дети далеко за ним не идут по причинам безопасности, чтобы животное не напало или человек злой не обидел. Старики шарятся везде, куда ноги добредут. Парень, ежели всё же отправился, получается вне конкуренции, только надо уходить подальше вглубь. Рун быстро миновал прилесок, не утруждаясь в нём поисками. И оказавшись в лесу, сразу пошёл дальше. Лучше потратить лишние минут десять на ходьбу, чем лазать по местам, где до тебя уж лазало немало других охотников за сухими ветками. То, что была гроза ночью, и хорошо и плохо. В грозу всегда ветер, новых веток должно было нападать. Только вот они теперь не совсем сухие. Но это не беда, просохнут, главное принести. Всё бабуля меньше будет пенять, что не помогает. Рун шёл, а у него перед глазами так и стояла Лала. Он улыбался, но почему-то как будто болело слегка внутри. На сердце. Он этого не замечал, не осознавал, просто воспринимал ноткой грусти от расставания. Которое закончится уж скоро. Лишь он вернётся. Это ненадолго. Их разлука. И всё же эта нотка на него влияла. Вызывала внутреннее беспокойство. И наконец он отчётливо осознал и её, и её причину. А Лала-то ведь грустная была. Прощались, улыбаясь, но если присмотреться к её образу. Оттенок лёгкой печали присутствовал в глазах её чудесных. И не из-за расставанья. Она вовсе не приняла его сторону в вопросе об объятьях при народе, в чём он убедил себя. Она уступила. Потому что добрая. Но ей было грустно. Он её обидел так или иначе. Пусть не слишком, но всё-таки обидел.