– Не тяжело тебе, лебёдушка моя? – обеспокоился он, обратив внимание, что она часто-часто взмахивает крылышками. – А то замедли таз. Тут часа не надо. И получаса не понадобится, по-моему. Успеем. Или лети медленнее, я тебя на берегу подожду.
– Всё хорошо, суженый мой, – заверила Лала по-доброму.
– Как бы магию не потерять, – посетовал он. – Потому что голову немного теряю. От всего. Так здорово.
– Не бойся, глупенький, от меня ты всегда более всего голову теряешь, – лукаво рассмеялась Лала. – Стоит лишь прижаться, посмотреть чуть поласковее. И всё.
– Ну, может и так, – тоже засмеялся Рун.
Таз плыл, Лала летела, с каждой минутой берег позади отдалялся всё дальше и дальше. А противоположный словно почти и не приближался. Большая река, шириной более версты. Такие реки называют великими. Находясь на ней ощущаешь что-то особенное. Особенно, когда она часть твоей родины. Восхищаешься, испытываешь гордость, чувствуешь свою связь с ней, с этими местами. Много всего на сердце. Пусть лишь лёгкие оттенки, не столь уж и различимые на фоне двух самых сладостных состояний духа – радости от чуда и счастья от присутствия рядом девушки, которая очень дорога. Но и эти оттенки тоже согревают, добавляя очарования бытию.
– Как будто замедлился таз, – обернулся Рун к Лале.
– Да, кажется так, львёнок, – кивнула она. – Мне уже гораздо легче лететь. Уф, хоть отдышалась чуть-чуть, а то запыхалась прямо.
– Он что, ради тебя сам замедлился?
– Не знаю, – ответила Лала, капельку призадумавшись. – По-моему он устал.
– Устал? Таз? – высказал сомнения Рун.
– Ну да. Я наверное ошиблась, – предположила Лала не без доли сожаления. – Я наделила его живой сущностью вместо одушевлённости. Слишком живым сделала. Опыта не хватает мне. До встречи с тобой я ничего подобного не колдовала. Не могла просто. Всё трудно сразу предусмотреть, когда впервые колдуешь.
– Может и к лучшему, что ошиблась, голубка моя, раз тебе теперь лететь легче, – поделился мыслью Рун. – А то иди ко мне. Поди поместимся.
– Я в этом не уверена, заинька, – улыбнулась Лала.
– Представь, как это романтично. Вдвоём, в тазу, в обнимочку по волнам плыть, – усмехнулся он.
Лала фыркнула со смеху.
– Боюсь, выпадешь в порыве страсти.
– Спасёшь меня.
– Нет.
– Не станешь спасать? – комично притворился он глубоко удивлённым.
– Не пойду. К тебе. Чтоб не пришлось спасать, – пояснила она, сияя весёлым личиком.
– Я думал, ты романтичная, – продолжал хохмить Рун.
Колокольчик Лалиного смеха снова зазвенел над водой.
– Это пожалуй романтично, да, – признала она. – В тазу, в обнимочку плыть. Только странно очень.
– Сестрёнки поди обзавидовались бы?
– Ужасно обзавидовались бы, Рун.
– Ну так иди.
– Нет.
– Ну вот, – изобразил он разочарование.
– Не смеши меня, Рун, а то я в водичку упаду, – попросила Лала, так и продолжая смеяться.
– Ладно, не буду. Как тебе вообще пришла в голову мысль, Лала, отправить меня в плаванье в тазу?
– Меня так мама в детстве катала, – поведала Лала. – Садила в тазик маленькую. И в фонт… в лужице. Мне очень нравилось. Как же я соскучилась по мамочке. Прижалась бы к ней, рассказала о тебе, какой ты у меня, о свидании нашем на озерце. Обо всём-всём. Эх.
Она вздохнула.
– Ну, не горюй, красавица моя, уж я тебя утешу на бережку. Раз в таз не хочешь, – пообещал Рун, на последних словах делано опечалившись.
Лала залилась смехом.
– Ну не смеши меня, Рун – её голосок был наполнен ласковым полушутливым укором.
– Не буду, – серьёзно заверил он. – Таз совсем уже почти остановился. Еле ползёт. Если так и дальше пойдёт… За час поди всё равно доберётся. Только унесет нас река на лишние вёрсты.
Он вгляделся вдаль в сторону течения, пытаясь прикинуть, где же они в результате могут оказаться, на каком расстоянии отсюда. И вдруг стал обеспокоенным: